Философия современной мусульманской реформации

Прочная привязанность деятельной реформаторской мысли к исламским мотивам предопределила связь джихадского духа с рационалистическим иджтихадом, что побудило к постоянному изысканию элементов интеллектуального синтеза, привело к их внешнему и подспудному присутствию в политической платформе и практических альтернативных проектах эволюции мусульманской уммы. Единство джихада и иджтихада воспроизводилось во взглядах, отношениях и суждениях о проблемах власти и государства, закона и права, нации и уммы. В результате составные части арабского общественного, политического и философского сознания переносились на арену реальной действительности, а следовательно актуализировались его идейные (культурные) традиции. Исторически джихадский дух означал пробуждение осознанного действия, осознающего свои задачи и свою значимость для переустройства совокупного существования уммы и её цивилизации. В этом состоит секрет порыва оптимистического действия, связанного со взглядом на будущее. Живой оптимистический порыв, направленный на прозрение перспектив исторического бытия прошлого и настоящего стал формулой, которая заключала в себе видение оптимальной альтернативы. Такая ситуация характерна для периодов крупных переворотов и трансформаций, когда оптимизм видения обращается духовным эквивалентом активной деятельности, связанной с осознанием основных задач. Аль-Афгани кладет в основу своего практического призыва неприятие покорности и отчаяния. Это было не просто традиционным повтором исламской идеи о том, что «верующие не имеют страха и не печалятся», что «покорность – синоним отсутствия веры в Бога», а скорее отражением осознанного взгляда на поступки. Здесь имело место то, что можно назвать историческим наследием оптимизма и действенности, способности к актуализации возможностей живого восстановления исламского величия. Что, в свою очередь, было проявлением извечного «исторического цикла» как теоретической формулы, неизбежно присущей всякой рационально-оптимистической устремленности к преодолению упадка с его реальными приметами и обстоятельствами.

Мусульманская реформация имела дело прежде всего с реальностью упадка. Именно упадок стал предпосылкой её непосредственной реакции, а следовательно – её джихада. Аль-Афгани подчеркивает, что западный (европейский) колониализм – всего лишь «развалина», он обречен на уничтожение. Он не только вкладывает в этот взгляд на будущие перспективы свои непосредственные душевные впечатления как осознанный джихад и призыв к самостоятельному действию, но и прослеживает внутреннюю общественно-политическую динамику «исламской сущности», формирование элементов политического и рационального сознания. Он говорит о преходящем характере шока, вызванного колониальным Западом в ходе подчинения им мусульманского Востока. Но видит здесь цепь, звенья которой складываются следующим образом: удивление – подчинение – недовольство – протест – контрнаступление – успех[177].

Такая простая на вид схема концентрированно отражает понимание трансформации исламского духа и тела с позиций джихада и иджтихада, политики и рассудка, реформации и взгляда на будущее. Предполагаемый успех общественно-политического движения подразумевает непрерывное углубление исторической практики, политического самосознания в цепи последовательных событий: удивление – подчинение – недовольство – протест – наступление. Следовательно, обдумывание возможностей такого самосознания сквозь призму исторической практики, в свою очередь, предопределяет способ эффективного становления политической идеи и форм её воплощения. Аль-Афгани переводит значение политического действия из области доктринальных и схоластических рассуждений в область широчайшего уровня существования государства и нации. Он определяет политическую сущность реформы не в контексте идейной системы, а в плане способности к действию. Именно с учётом этого следует понимать его указание на то, что препятствия, стоящие перед реформой, являются ареной действия, живой активности, когда говорит о значении реформы просвещения как пролога к политическому действию. Воспитание и образование он считает крайне необходимыми; тот, кто занимается ими, должен отличаться преданностью, знанием истории уммы с её подъемами и падениями, а также истории других народов[178]. В этом он видит залог единообразия в национальном просвещении, способ связать науку с практикой, а следовательно – превратить знания в предпосылку активной деятельности в различных сферах, в том числе в области оттачивания общественно-политического сознания. Поэтому он говорит о том, что политический протест следует подготавливать путём просвещения. Именно в просвещении он видит средство к объединению «сынов разных конфессий, прозрению путей к подъёму Родины»[179].