Философия современной мусульманской реформации

Аль-Афгани осознает негативное содержание доктринального противоборства. В своих формальных проявлениях разделение на протестантов и католиков является европейско-христианским аналогом разделения на шиитов и суннитов в исламе. Принципиальное отличие между ними состоит в наличии или отсутствии «церковного посредничества». Аль-Афгани ставит данную проблему в контексте исторического и практического сопоставления, считая, что этот процесс в реформаторской (протестантской) модели обусловил высокие достижения современной европейской цивилизации. Он прослеживает реформаторско-политические аспекты христианского религиозного движения, требуя «подражания» ему, что означало не более чем исследование его истинных источников в исламе. Аль-Афгани полагает, что реформаторское движение, зовущее к свободному действию, к отрицанию всякого посредничества между Богом и людьми, есть «подражание исламской религии» с её основополагающими установками. Он ссылается на коранический аят, в котором говорится: «Бог не меняет того, что в людях, пока они сами не переменят того, что в них»[184], считая это девизом, отражающим значимость волевого действия, направленного на всеобщее реформирование[185]. Он подчеркивает: если бы мусульмане «действовали соответственно божественному закону и слову Корана: «Человеку – лишь то, в чём он усердствовал», то умма имела бы больше пользы. Усердие – первое средство достижения успеха, лучшее из того, что следует прививать подрастающему поколению»[186]. В связи с этим аль-Афгани опровергает идейно-доктринальные обвинения, адресуемые исламским идеям божественного предустановления и предопределения, и протестует против провозглашаемого исламской традицией пассивного смирения – фатализма, представители которого считали: человек принуждается (Богом) к своим действиям, а не осуществляет их свободно. Утверждения о том, что вера мусульман в предустановление и предопределение является причиной их отсталости и упадка, он считает несвоевременными суждениями или следствием непонимания, поскольку те, кто выступают с подобными утверждениями, неспособны провести различие между идеей предустановления и предопределения и идеей фатализма. В исламе, говорит аль-Афгани, отсутствует фатализм в чистом виде. Ни один мусульманин, будь то суннит или шиит, зейдит или хариджит, не говорит о безусловном принуждении человека к его действиям. Все они верят, что им дана частичная свобода выбора поступков[187]. «Частичную свободу» аль-Афгани кладет в основу действенной воли, основываясь на том, что «вера в предустановление и предопределение, будучи очищена от гнусности фатализма, предполагает смелость и решительность, порождает мужество и отвагу»[188]. «То, что постигло мусульман в последние времена, – это испытание, ниспосланное им Богом в наказание за некоторые их упущения, – пишет аль-Афгани. – Не может быть у людей претензий к Богу. А просьба к Нему – в их усердии в вере, религиозном рвении, объединении вокруг веры. Им следует позаботиться о том, чтобы зачинить прореху, пока она не стала слишком широкой, вылечить недуг, пока он полностью не овладел ими»[189].

Невзирая на содержащееся в этих выражениях утверждение религиозных представлений о посылаемых людям временных испытаниях, они отражают усердие реформаторского духа, который ставится перед абсолютом как источником идеала и истины, чистым и ярким зеркалом, отражающим личную судьбу через судьбы абсолюта. Аль-Афгани осознает ценность, смысл и масштаб действия, его значение для предустановления и предопределения, а не для «гнусного фатализма». Он указывает на свободную волю как осознанный отклик на задачу реформирования, говоря: «Бог не меняет того, что в людях: достоинства, власти, благосостояния или низкого уровня жизни, безопасности и комфорта, пока эти люди сами не переменят того, что в них: не просветят свой разум, не исправят мышления, не заострят зрения, не примут во внимание того, что сделал Бог с предыдущими народами»[190]. Фактически это – первоначальная попытка рационально обосновать и актуализировать «политический ислам», но не путём задействования его в непосредственных политических баталиях, а посредством превращения политических категорий в действенную составную часть нового кредо.