Указание на значимость и содержание средств и целей фактически является отражением осознания их общего значения, которое зарождалось в условиях, когда Османская империя переживала период вульгаризма, крайней вялости и тотального упадка, чему сопутствовала культурная опустошенность; османская культура не ведала о своём реальном историческом существовании, если не считать истории применения грубой силы. Поэтому у неё не было моральной истории. Данное явление с его формами и результатами было подмечено аль-Афгани. Он настаивает на значимости и содержании средств и целей, что означает осознание им значения империи и перспектив её всеобщей реконструкции. На этом основан его альтернативный подход к задачам установления «крепчайшей связи», которые он сводит к следующему: осознать причины упадка, призвать к возрождению, увязать его с культурной и коллективной (социальной и исламской) самобытностью, что предопределило обдумывавшиеся им политические темы и направленность его политических идей, а через них – возникновение элементов исламско-реформаторского рационализма. В своем подходе к причинам упадка аль-Афгани рассматривает их в качестве равнозначных, не выделяя приоритетов, или того, что аль-Кавакиби впоследствии назовёт причинами-основами и причинами-ответвлениями. В историческом контексте такое видение отражало равную значимость движения для понятий и понятий для движения как динамики, характерной для духа вульгаризма и соответствующей общей нравственности. Данная динамика стремилась вобрать в себя всё и содержать в себе всё. Её нельзя рассматривать в отрыве от поверхностности тогдашней действительности и ограниченности её опыта. С исторической точки зрения это был крупный шаг вперед: были заложены и обоснованы возможности преодоления всей существующей реальности с фиксацией этих возможностей в понятиях и делах. Имело место сосредоточение на проблемах единства и силы.
У проблемы единства были свои предпосылки: слабость и распад империи. По мнению аль-Афгани, под единством следовало понимать реформаторское восприятие потребности в силе, над которым тяготело, с одной стороны, сравнение между слабостью «больного человека»[202]
и европейской мощью, а с другой – традиции исламского монотеизма с его представлениями и суждениями о единстве и единобожии. Тяжесть этого сравнения, по крайней мере на первоначальном этапе, предопределила реформизм аль-Афгани, рационализм его политического подхода к значимости единства как средства и цели.Изначально аль-Афгани исходил из необходимости реконструкции и восстановления того, что есть, сохранения того хорошего, что имеется в наличии, и совершенствования его путём перестройки, соответствующей духу истинного ислама. Именно с этим связан его призыв к исламскому единству. По той же причине он стремится сделать инициативу афганско-персидского объединения первым образцом современного подражания первоначальному исламу. Он пишет: «Недалеко от усердия иранцев и возвышенности их мыслей желание стать первыми из тех, кто обновит исламское единство и упрочит религиозные связи – как в начальную мусульманскую эпоху они распространяли науки ислама, хранили его установления, вскрывали его тайны, всячески усердно служили благородному шариату»[203]
. Аналогичную оценку он прилагает ко всему, что может привести к единству.