Исторический творческий подвиг мусульманской реформации заключается в том, что она встроила элементы культурного рационализма в практический дух самобытности. Она сосредоточила внимание на постыдной пустоте нравственного духа и на поразительном распаде рационального политического духа в государственной иерархии. Тайно и открыто, громко и вполголоса она звала к тому, что нужно сделать для возрождения действенного духа в исламском мире. Сквозь призму своих рациональных традиций, своей активной ориентации она провидела тяжелую культурную, государственную и национальную судьбу народов Османской империи. Однако это глубокое осознание в единстве джихада и иджтихада не вылилось в единообразное обоснование приоритетов непосредственного действия и его конечных целей. Если аль-Афгани остался верен единству исламского и национального в их культурном единстве, то это объяснялось тем, что он был наиболее современным представителем политической составляющей идеи, некогда обозначенной суфиями как «магометанское слово». Со временем такое представительство потребовало более реального приближения к задачам его практического претворения в жизнь.
В результате аль-Афгани пришлось выдерживать нарастающее давление насущных политических потребностей государства и необходимости его реформирования, а следовательно – углублять самокритику с целью изыскания реальных инструментов осуществления перемен. И если такое осознание являлось отличительной характеристикой самого аль-Афгани, то обоснование им приоритетов непосредственного действия по мере его развития привело к изнурительным противостояниям; аль-Афгани «кипел» между двумя холодными течениями: больное деспотическое османское государство и сильный экспансионистский Запад. Проповедуя панисламизм, аль-Афгани лишь в той мере видел в нём идеальный образ объединения, в какой он соответствовал реальным интересам мусульманского мира. Раздробленность этого мира, его внутренние конфликты, распад его политической модели вынудили его занять оборону на всех фронтах; это было подобно гласу вопиющего в море, где все старые, изношенные корабли пошли ко дну. В связи с этим он резко осуждал политику беспринципного союза между Османской империей и Россией против Ирана, считая её предательством интересов мусульман. Столь же нелицеприятно он отзывался о политике Ирана времен Фатх Али-шаха, который угрожал афганцам, попытавшимся отобрать Индию у англичан[309]
.Исходя из этих побуждений, он упрекает арабских националистов за то, что они выступают против Османской империи. Если они желают блага нации, указывает он, то нападать на османское государство – значит сойти с пути истинно национальной политики, ибо в конечном итоге такие нападки приведут к ослаблению империи и тем самым помогут европейскому Западу «проглотить» её. В то же время он не видит вреда в том, чтобы арабы постепенно выстраивали своё независимое существование[310]
. Однако этот осмотрительный реализм и дальновидный политический рационализм опровергались самой историей турецко-османского владычества. Аль-Афгани осознает все связанные с этим обстоятельства, однако сама возвышенная идея и возможность её практического воплощения в жизнь зачастую вынуждают его искать верные варианты использования имеющихся жёстких возможностей.Рациональные элементы идеи защиты мусульманской уммы и её потенциала, воплощавшегося тогда в османском султанате, в каком-то смысле способствовали оправданию деспотического духа турецкой империи. Сражаться с ней значило незримо поддерживать завоевательный европейский дух. Это противоречие невозможно было преодолеть, оставаясь на позициях балансирования между центрами силы, выбирая меньшее из двух зол. Необходимо было разорвать этот «логический» порочный круг, изнурительный для боевого политического духа, путём обоснования приоритетных средств осуществления приемлемых альтернатив. Отзвуки этой необходимости обнаруживаются в призыве аль-Афгани к освобождению, независимости и прогрессу, к тому, что могло обрести смысл и эффективность без какой-либо сущностной связи с властью и государством. В конечном счёте эти призывы вынудили его к противостоянию с властью и государством.