С исторической и практической точек зрения османская власть являлась не чем иным, как государством, равно как и государство было не чем иным, как властью. В сжатом виде в идеологии мусульманской реформации это обозначалось терминами «деспотизм» и «деспотическое государство». Неслучайно аль-Афгани подчёркивает, что длительное преобладание деспотизма на Востоке привело к утрате его народами ощущения правды, между тем как настоящий человек – тот, кого судит лишь закон, базирующийся на справедливости[311]
. Следовательно, причина отсталости Востока – в деспотизме. В прошлом и настоящем деспотизм принимал различные формы, пишет аль-Афгани. В целом деспотическое правление подразделяется на три вида. Первый из них – жестокое правительство, поведение которого напоминает поведение разбойников: это, например, правление Чингисхана и Тимура[312]. Второй вид – тираническое правление, по сути совпадающее с рабовладельческими государствами, которое ведёт себя подобно низкому человеку. Таково большинство восточных правительств встарь и в настоящее время, а также большая часть западных правительств в прошлом и нынешнее правление англичан в Индии, пишет аль-Афгани[313]. Третий и последний вид – правительства, которые аль-Афгани называет в целом «милосердными»; они, в свою очередь, подразделяются на два подвида: невежественные и сведущие правительства. Последние, в свою очередь, делятся на неразумные (такие, разум которых ещё не достиг совершенства) и искусные (добрые и заботливые). Невежественное милосердное правительство аль-Афгани уподобляет невежественному милосердному отцу, который желает своим детям счастья, но не знает, как его достичь. Здесь содержится явный намек на османское правительство. Неразумное правительство подобно неразумному отцу, который не жалеет сил, чтобы дать своим сыновьям образование, но не знает, как воспитать их так, чтобы его усилия не пошли прахом. Здесь просматривается указание на правительство Мухаммеда Али-паши. Что касается «искусного» правительства и его руководителей из числа мудрецов и учёных, то оно соединяет в себе знания, науку, литературу, торговлю, промышленность, сельское хозяйство, нравственность, мудрую политику, справедливость и право[314]. Пример такого правительства аль-Афгани видит в правительстве справедливого деспота, стремящегося воспитывать и умягчать умы, придающего больше значения возвышенным индивидуальным ценностям, нежели реальной действительности и истории.Однако аль-Афгани не ограничивается критикой государственной жестокости, угнетения и низости. Он рисует высокий образец «сведущего», или «совещательного» правительства как идеала. В государстве, руководимом таким правительством, нет места деспотизму, так как его жители способны самостоятельно управлять своими делами[315]
. «Совещательность» не является аналогом традиционной «шуры»; скорее она соответствует демократическому конституционному строю. Таким образом, налицо рациональная пропаганда наилучшего государственного устройства. Тем не менее, тут, как и прежде, отсутствует опора на философское видение истории. Имеются лишь указания на внешние черты тех или иных правительств, но не рассматриваются реальные предпосылки их социального и экономического неприятия, что было естественно, поскольку рациональная значимость действия опиралась в то время лишь на самое себя. Отсюда – важнейшая роль знаний, разума, морали и культурного наследия. Постоянное сочетание всего этого в практических критических позициях мусульманской реформации привело к выделению значения и решающей роли политики. Аль-Афгани приходит к такому выводу в ходе своих раздумий и практической деятельности.Данный вывод использует аль-Кавакиби, для предполагаемого оптимального государственного устройства. В связи с этим он фокусирует луч мусульманского реформаторского подхода на идее национального государства. Однако полностью выполнить эту задачу ему не удалось. Аль-Кавакиби останавливается на идее политической рационализации реформаторского течения, призывая к его практическому воплощению в национальном государстве. Вследствие этого ни аль-Афгани, ни аль-Кавакиби не смогли подняться до теоретического абстрагирования от элементов культурного «я», отстоявшихся в порах самой мусульманской реформации.
Эти элементы должны были раздробиться, чтобы затем, в ходе изнурительной работы джихада и иджтихада, сложиться в идейную систему, обладающую чёткими и ясными гранями. Но бурные перемены начала двадцатого века перекрыли возможности, которые таились в данном процессе, в том числе связанные с появлением арабского государства и формами его политического устройства. В связи с нарастанием национальной, а не религиозноисламской идеи этот процесс привёл к расширению идентичности политического и культурного неизведанного для арабского мира.