Философия субъективности

«Может быть, – писал Аристотель, – прежде всего необходимо различить, к какому роду [предметов] относится душа и что она представляет, я имею в виду: является ли она чем-нибудь определенным и сущностью, или количеством, или качеством, или какой-нибудь другой категорией из установленных, кроме того, относится ли она к тому, что существует в возможности или, скорее, представляет собой нечто актуальное, – ведь это немаловажная разница… Те же, кто усматривает в душе стремление к познанию и чувственному постижению действительности, говорят, что душа содержит начала, [из которых состоит вся природа], при этом одни из них считают, что этих начал много, другие, что такое начало одно… Так как [всякое изучение] идет от неясного, но более доступного, к понятному и более осмысленному, но также, в свою очередь, следует подходить к исследованию души. Ведь определение должно вскрыть не только то, что есть, как это делается в большинстве определений, но определение должно заключать в себе и обнаруживать причину»[233].

Последовательное отождествление души с категориями, в ходе которого анализируются следствия и отбираются истинные знания о душе, позволяют Аристотелю сконструировать то, что он называет “началом души”, а мы сегодня – душа как идеальный объект.

Работы Аристотеля позволяют уяснить еще одну вещь, а именно, необходимым условием античной субъективности выступает не только мышление, но и искусство. Характеризуя искусство как подражание и удовольствие, Аристотель показывает, что оно тоже задает реальность конструктивного типа. Если мышление по Аристотелю специализируется на истине и общем, то искусство на подражании и единичном.

2. Конструирование античного искусства в философии Аристотеля

Два слова о древнем доантичном искусстве. Архаическое искусство (более правильно, конечно, говорить «квазиискусство»), как я показываю в своих работах, существенно отличается от современного[234]. Например, наскальное изображение животного или человека – не произведение изящного искусства в том смысле, который мы понимаем, говоря об искусстве; это живое существо (душа), с которым архаический человек общается, к которому он обращается. Поскольку архаический человек считал, что жизнь человека сосредоточена в его душе, которая живет в теле, может выходить из него и возвращаться назад, то создаваемые им рисунки, скульптуры, маски он осмыслил как сами души (тела нет, но видны)[235]. Отсюда всего один шаг до понимания того, что нарисовать человека или животное (вырезать скульптуру) – это вызвать их душу. Искусство сводило человека с душами животных и людей, позволяло влиять на них. (Иными словами, архаическое искусство создавало особую действительность, где обычный мир сходился и переплетался с миром сакрального. Этот момент отмечает Р. Арнхейм, говоря, что искусство первобытного общества возникает не из любопытства и не ради самого "творческого" порыва, а для выполнения жизненно важных занятий. "Оно вселяет в человека небывалую силу" позволяет "магически влиять" на отсутствующие вещи и живые создания")[236].

Глядя на отдельные наскальные изображения, например, прекрасных животных или девушек Фульбе на фресках Тассили, я уверен, что они не только позволяли влиять на души животных и людей, но и нравились архаическим людям. И это не могли не заметить их создатели. Некоторые из них стали акцентировали именно те свойства изображения (изобретая новую форму), которые доставляли удовольствие пользователям. Но думаю, все равно, этот сдвиг формы и ее назначение не выходили за круг ее основного значения – магического. На это указывают и теоретические соображения (отсутствие в архаической культуре эстетического сознания, синкретичность основных функций, разворачивание всех действий в рамках магии) и невыделенность «прекрасных», с нашей точки зрения, изображений среди остальных, явно служащих утилитарным магическим целям.