Но один эффект налицо. Научное изучение здоровья и медицинская инженерия умножила на несколько порядков ощущения и переживания болезней. Каких мы только сегодня у себя болезней не находим и, главное, начинаем их чувствовать и по этому поводу страдать. Спрашивается, почему. В частности, потому, что человек – это семиотическое существо, которое не только действует на основе семиотических схем, но и воспринимает себя с их помощью, а также потому, что в современной цивилизации созданы многочисленные практики вменения таких схем.
«Семиотическая составляющая – интерпретация некоторого явления, – пишет А. Тхостов он, – принципиально неустранима из любой конкретной психотерапии. А иногда, как в случае ритуального лечения или плацебо-эффекта, составляет его единственное содержание. Причем не столь уж невесомое: плацебо-эффект составляет в среднем около 30 % терапевтического эффекта, а при применении определенных технологий может быть увеличен до 90 %»[306]
.То, что Тхостов называет «семиотической составляющей», на мой взгляд, связано с «концептуализацией», то есть с тем, как человек понимает и истолковывает реальность и свою деятельность.
Действительно, в психотерапии, также, впрочем, как и в других гуманитарных областях, концептуализация создает самостоятельное содержание. В этом плане реальное содержание произведения – это всегда переплетение того, что создается объективными процедурами познания (восприятия) и концептуализацией.Что касается психотерапевтической практики, то здесь необходимо различать два случая (стратегии) использования психологических представлений. Один, вполне укладывающийся в идеологию фрейдизма, когда целое (психика, личность и прочее) задается психоаналитической теорией и схемами, а психотерапевтическая помощь понимается в логике вменения (внушения) пациенту этих теорий и схем. В том случае, если пациент принимает их, ему объясняют, что с ним на самом деле и как лечиться. Если при формировании психотерапии психиатры и психологи легко шли на применение гипноза, то, известно, что в дальнейшем они все больше отходили от использования техники прямого внушения. «Видимо, не случайно, – пишет А. Сосланд, – история психотерапии началась с гипноза. …Принцип невмешательства, введенный в терапевтический обиход, создает иллюзию минимального участия терапевта»…[307]
.Указанная здесь стратегия опирается на три не всегда осознаваемые предпосылки. Первая состоит в том, что практика имеет дело с научным теорией,
хотя на самом деле – прежде всего с языком описания, с интерпретациями и лишь затем, всего лишь с гипотетическим знанием. Вторая предпосылка, что человек "прозрачен", что его рано или поздно целиком и полностью можно описать на основе исповедуемой исследователем (практиком) психологической теории. Третья, опирающаяся на две предыдущих, что психолог, познав в своей науке устройство, механизм психики, ее законы, может управлять человеческим поведением. «Не Шекспир в понятиях, как для Дильтея, – писал в 1927 году Л.С. Выготский, – но психотехника – в одном слове, т. е. научная теория, которая привела бы к подчинению и овладению психикой, к искусственному управлению поведением»[308]. Впрочем, ради справедливости нужно заметить, что эти три предпосылки разделяются и декларируются прежде всего сторонниками естественнонаучного подхода в психологии. Другие психологи, ориентированные на гуманитарный подход, или отвергают эти предпосылки или следуют им, не осознавая того.Второй случай (стратегия).
Психотерапевт работает одновременно на двух уровнях. Первый задается гуманитарно ориентированными психологическими теориями и схемами. На их основе психотерапевт вычленяет свой объект, осмысляет терапевтическую ситуацию, намечает стратегию работы с пациентом, корректирует свои действия. Второй уровень представляет собой недетерминированное психологической теорией и схемами общение психотерапевта со своим пациентом как с обычным человеком. Психотерапевт старается ему помочь, внушить уверенность в благоприятном исходе дела, передать свой опыт, добавить энергию и так далее и тому подобное, причем, специфическое и уникальное в каждом конкретном случае.