Философия субъективности

Заметим сначала, что поскольку затмение всегда заканчивалось, архаический человек был уверен, что его действия правильны и эффективны. И так как эти действия приводили к восстановлению нормального мира (появлению новой реальности), причем обязательно, они могут считаться техническими. Но для нас более важно другое, данный пример позволяет предположить, что одновременно пощупывались (конституировались) три реалии – языковое выражение явления («ягуар съел солнце», в данном случае, это была схема), его понимание (нападение на светила злого духа или заболевание светил) и действия, обусловленные таким пониманием (шаривари и прочее). Нахождение и выстраивание подобных, по сути, технических действий традиционно называется искусством в широком смысле слова (искусство изготовление орудий, машин, вещей, зданий, украшений, картин и пр.), по-гречески «тэхне». Теперь вопрос, поставленный выше.

2. Почему в нашей культуре такое значение играет техника

Уже в античной культуре и в Средние века философы начинают обсуждать две проблемы, которые для человека постепенно начинают звучать как вызовы времени: может ли человек творить подобно Богу и каким образом он это может делать. В «Тиме» Платон рассказывает, как Демиург из своей благости создает вселенную и человека; интересно, что его действия очень напоминают человеческие, более того, напоминают деятельность самого Платона. Уже здесь был намек, что человек может сравняться с Творцом. Тем не менее, все средневековье было уверено, что прерогативы творения принадлежат одному Богу. С точки зрения средневекового мастера (техника), создание вещей есть всего лишь подражание Творцу, который по слову мистически творит вещи из ничего. Человек же только подготавливает материал вещи, придавая ему форму произведения, необходимую для божественного акта творения. Мастерство – это и приготовление такой формы (произведения) и действие через мастера божественного акта творения, то есть синергия человеческих и божественных усилий-действий.

«Но что удивительного, – пишет Тертуллиан, – если творение возникло от одного лишь прикосновения Бога, без всякого иного действия?… Его рука, ум, действие, замысел, мудрость, попечение и прежде всего Его благоволение, которое начертило образ, были устремлены на нее. И какую бы форму прах ни получил, при этом мыслился Христос, Который однажды станет человеком… Прах обратился в плоть и был поглощен ею. Когда? Когда человек стал душою живою через дыхание Бога, через жар, способный каким-то образом высушить прах так, что он приобрел иное качество, став как бы глиняным сосудом, то есть плотью… Так и гончар способен воздействуя огнем, сгущать глину в твердую массу и из одной формы производить другую, лучше прежней, уже особого рода и со своим собственным именем»[370].

В эпоху Возрождения и дальше в XVI–XVII вв. философы и ученые находят, как им казалось, ответ на оба вызова. Не только Бог, но и человек – творец». «Человек есть второй бог, – пишет вслед за Пико делла Мирандолой крупнейший философ Возрождения Николай Кузанский. – Как Бог – творец реальных сущностей и природных форм, так человек – творец мыслимых сущностей и форм искусства»[371]. Человек может творить, открыв в новой науке (естествознании) законы природы, на основе которых в новом искусстве (инженерии) будут создаваться нужные вещи и механизмы. В отличие от античного понимания науки, как принципиально отделенной от практики, наука Нового времени сразу понимается, как ориентированная на практику, в каком-то смысле как часть новой практики. Открывая свое исследование обращением к читателям, Галилей, например, пишет: «Гражданская жизнь поддерживается путем общей и взаимной помощи, оказываемой друг другу людьми, пользующимися при этом, главным образом, теми средствами, которые предоставляют им искусства и науки»[372].