Философия субъективности

Есть один замечательный пример репрезентации мироощущения таких асоциальных личностей – роман Джона Фаулза «Коллекционер» (вышел в свет в 1963 г.). Главный герой романа Федерик Клегг, безусловно, наш персонаж. Он из неблагополучной семьи[397], замкнулся в мире фантазий. Выиграв не тотализаторе крупную сумму, Фредерик получает возможность реализовать любые свои желания. Таким желанием для него становится заполучить понравившуюся ему незнакомую студентку Миранду Грей. Фредерик покупает стоявший на отшибе загородный дом, обустраивает в ней подвальную комнату, из которой без его помощи невозможно самому выбраться, затем, применив насилие, похищает Миранду и держит в этой комнате, надеясь склонить к тому, чтобы она его полюбила и стала женой. Он прекрасно понимает, что нарушил закон, но рассчитывает, что никто ничего не узнает, поскольку он все продумал и предусмотрел. Миранда пытается убежать из своей тюрьмы, убить Фредерика, но у нее ничего не получается. Тогда она, пересилив отвращение, склоняет его к любви, исходя из аргумента, что «никто не может держать в заключении того, кто отдал ему себя». Но и из этого ничего не получается, поскольку у Фредерика совершенно другой образ любви, надуманный и книжный. Поступок Миранды убивает чувство Фредерика, он, не скрывая, начинает ненавидеть и третировать ее. Когда Миранда заразилась от своего тюремщика гриппом, перешедшим в тяжелое воспаление легких, Фредерик, чтобы все не раскрылось, отказывается вызвать врача. Болезнь заканчивается трагично – Миранда умирает в мучениях. Немного по пережевав, пофантазировав и полностью себя реабилитировав, Фредерик тайно хоронит Миранду, и тут же начинает думать о новой жертве.

Вот несколько примеров его рассуждений, показывающих, как Фредерик истолковывает свои действия по отношению к Миранде и почему он рассматривает их как большое благо для нее[398].

(Во время похищения, после того, как Фредерик усыпил Миранду хлороформом) «Я вдруг ужасно взволновался: смог, добился чего хотел. Такое дело. Перво-наперво заклеил ей пластырем рот, затем привязал ее ремнем к койке, без спешки, без паники, все по плану… Она еще не очнулась, но мне впереди было слышно, как она дышит, с хрипом, тяжело, как от простуды, так что я понимал – с ней все нормально».

«Знаете, на что это все было похоже, вроде охотишься за бабочкой, за нужным экземпляром, а сачка у тебя нет, и приходиться брать двумя пальцами, указательным и средним (а у меня это всегда здорово получалось), подходишь медленно-медленно сзади, и вот она у тебя в пальцах, и тут нужно зажать торакс, перекрыть дыхание, и она забьется, забьется… Это не так просто, как бывает, когда усыпляешь их в морилке с эфиром или еще чем. А с ней было в сто раз трудней – ее-то я не собирался убивать, вовсе этого не хотел».

«Я не давал ей газет. Не давал ей слушать радио или смотреть телевизор… Ну конечно, мне не хотелось, чтобы она была сломлена, у меня не было такой цели, как у гестапо. Но я подумал, если она окажется отрезанной от внешнего мира, тогда будет больше думать обо мне».

(После попытки Миранды совершить побег). «По-настоящему мне и больно-то не было, но шок был ужасный, я ведь ничего подобного не ожидал. И это после того, как я вел себя с ней вполне благоразумно. Другой на моем месте давно бы голову потерял».

«Связал ей за спиной руки.

Говорю, мне самому неприятно, что приходится быть таким подозрительным, только ведь вы – все, что у меня есть в этой жизни. Только ради этого и живу… Говорю, если вы уйдете, я на себя руки наложу.

– Вам надо лечиться. Я только хмыкнул

– Я хотела бы вам помочь.

Вы думаете я сумасшедший, раз сделал то, что сделал. Я не сумасшедший. Просто вы – ну, просто вы – единственная. Больше никого нет».

«Я не хотел хвалить себя. Просто хотел, чтобы она хоть на минуту задумалась о том, что с ней сделал бы любой другой на моем месте, если бы она оказалась в его власти».

«Просто ничего особенного не происходило. Просто были все эти вечера, которые мы проводили вместе… Никто никогда не поймет, как мы были счастливы… то есть, конечно, это я был счастлив, но случались такие минуты, когда, думаю, и она тоже, несмотря на все, что она тут говорила».

«Ну ладно, вы думаете, я ненормальный, раз вас здесь держу. Может, это и так. Только я вам скажу, что таких ненормальных целая куча набралась бы, если бы у людей были на это деньги и время. Между прочим, и сейчас таких случаев много, только мы не знаем об этом».

«Вот чего она никогда не понимала, а это для меня самое важное было иметь ее при себе. При себе иметь – и все, этого мне было довольно. И ничего больше не надо было. Просто хотел при себе ее иметь и чтоб все волнения наконец кончились, чтоб все было спокойно».