Философия субъективности

(После безуспешной попытки Миранды полюбить Фредерика). «Все вспоминал и вспоминал, как на картинке видел, вот стою голый, вот лежу, и как себя вел, и что она могла подумать. Прямо видел, как она смеется надо мной там у себя внизу….

Я был на все способен. Мог запросто ее убить. Все, что я потом сделал, все было из-за этой ночи.

Получалось вроде, что она была глупая, глупая как пробка. Конечно, на самом-то деле это было не так, просто она не понимала, какая любовь мне нужна. Как правильно со мной себя вести… Она была как все женщины, ничем не отличалась… Я ее больше не уважал…

Эти фотографии (когда я ей наркоз дал) – я на них иногда смотрел. С ними-то мне не надо было торопиться. И они мне не дерзили. Так что я все мог».

(После требования фотографироваться обнаженной). «Или вы это сделаете, или вам придется сидеть взаперти. Обходиться без прогулок, без хождения наверх, без ванн. Без ничего… Чем вы лучше уличной девки? Я вас уважал, думал, вы выше этого, а вы что сделали? Я-то думал, вы не такая как все… На все готовы, на любую гадость, только чтобы заполучить то, что вам надо…

Да или нет? – говорю.

Она схватила со стола пузырек с тушью и швырнула в меня. С тем я и ушел. Запер дверь на засов. Ужин ей не понес…

Не могу толком объяснить, только я был доволен. Я понял: раньше я был слабовольным, теперь – отплатил за все, что она мне говорила, за все, что она обо мне думала… подумал: теперь-то ты ниже меня во всех смыслах, так теперь и будет всегда. Может, раньше она такого не заслужила, но потом-то так себя повела, что вполне этого заслужила. Теперь у меня были веские причины ее проучить, чтоб знала, что к чему».

(Незадолго до смерти Миранды). «Я даже чувствовал так, что вот эта ее болезнь к лучшему, потому что, если бы она не заболела, было бы опять много всего такого, что раньше было».

(После смерти Миранды). «Я все думал о ней, даже подумал, может, и моя вина в том, что она сделала, из-за чего потеряла мое к ней уважение, а потом подумал: нет, она сама во всем виновата, сама напросилась и получила по заслугам»[399].

Сначала Миранда для Фредерика просто большая прекрасная бабочка, которую нужно поймать, затем способ реализации мечты, потом неблагодарная тварь и уличная девка (вдребезги разрушила его мечту), наконец, он не знал, как от нее отделаться, но помогла болезнь и смерть. Интересен и дискурс Фредерика: похищение и насилие выносится за скобки, а дальше схема такая – другие бы сделали с вами, что захотели (изнасиловали, убили), а не делаю, поэтому вы должны быть мне благодарны и обязаны по гроб. То, что выносится за скобки, как бы забывается, то есть налицо символическая амнезия. Другой вариант дискурса: на самом деле Миранде со мной хорошо, чтобы она там не говорила, а если она пытается убежать или недовольна, то просто не понимает своего счастья; в этом случае она сама виновата и наказание для нее является справедливой карой. Реальность Фредерика задается его личностью, и в этой реальности нет места человеку, любви, состраданию, пониманию, хотя наш герой постоянно говорит, что его никто не понимает. Нет места всем этим человеческим чувствам и состояниям и в реальности Миллигана.

Заметим, определенную роль в подобном развитии событий сыграли современные формы судов, особенно суд присяжных. Встав на позицию защиты прав личности и демократического судопроизводства в лице непрофессионалов, присяжные и защита задались целью понять, а иногда и оправдать преступника, они смогли войти в его положение, вместе с ним пережить и "прожить" события и обстоятельства, приведшие к преступлению. Заимствуя позицию личности преступника, присяжные невольно отождествляются с ним, отчасти теряют почву, на которой можно твердо стоять в нравственном отношении.

К тому же понять, что произошло на самом деле, в подобных случаях часто просто невозможно. Например, кто такой Пьер Ривьер: чудовищный злодей, ради славы и реализации своей личности убивший собственный родных, или психически больной человек (ведь убить собственную мать, сестру и брата здоровый человек вроде бы не может), или преступник маскирующий свое преступление с помощью болезни? Для всех трех трактовок (оценок) в данном случае мы имеем практически равноценные основания. К сожалению, в современной культуре правосудие все чаще сталкивается с подобными случаями, когда, с одной стороны, нельзя понять, что произошло на самом деле (поскольку все версии примерно равноценны), а, с другой – вполне можно понять преступника, влезть в его шкуру, так как общество как бы сочувствует каждому человеку и, кроме того, оно уже не в состоянии четко провести границу между социальной (и психической) нормой и патологией.