Читаем Философская лирика. Собака из лужи лакает небо полностью

Озираясь, дрожит, ощерясь

Мокрой кошкой из водостока.


На просветы темнее бездны

Силуэты снуют за ширмой,

Даже те, кто сама любезность,

Как пришельцы с другого мира…


То ли дело ходить по крышам

В звёздных блёстках и хвост трубою,

Не хулу извергать, а вирши,

Наполняя астрал любовью,


От которой твоя и прочих

Будет мокрая шерсть лосниться…

Что мешает поверить очень,

Что такое с тобой случится?


Хозяин для собаки тот же Бог

Хозяин для собаки — тот же Бог,

Мир сотворивший за одно мгновенье,

И нет того, чего бы он не смог,

По куцему собаки разуменью.


Команду прогремевшую — апорт,

Не довелось ослушаться ни разу,

И продолжать собачий славный род

Предписано по высшему указу.


В его руках от времени замок.

Собачье солнце всходит в коридоре —

Снимается потёртый поводок

И пса ведут гулять в тюремный дворик.


Свободой пахнет старая трава,

Сопревшая под брошенной телегой,

Где ранее такая же братва

Отметилась мечтою о побеге.


Почёсывая сладострастно бок,

Пёс молится, отведав чахохбили,

Но не о том, чтобы скостили срок,

А чтоб собачий век его продлили.


Иду домой, растроганный до слёз —

По божеству моя собака воет.

Какие ещё истины мой пёс

Хозяину-безбожнику откроет?


Да кто же нас отпустит с поводка

Желудок греет тёпленькая каша,

Что ниспослал на ужин нам Господь…

На лапах дремлет сытая мордаша,

Душа живая и собачья плоть.


Под черепушкой будничные бредни,

Что так разнообразят нашу жизнь —

Как пса-приблуду драли мы намедни,

Как нам самим досталось анадысь.


Как отвратительно мяукают, воняют

Лощёные холёные коты.

Не зря их племя сучее гоняет

И за хвосты сдирает с высоты.


Два-три приплода, а как много значат

Для тех, чья жизнь собачья коротка…

Плодиться мы смогли бы и почаще,

Да кто же нас отпустит с поводка.


Так оценить не может преимуществ

Тот, чей беспечен быстротечный век:

— Не видеть, как пустеет бор дремучий,

Как вместе с ним лысеет человек.


— Что и господь, хозяин твой, не вечен,

Жить обречён в эпоху перемен,

И зелье пьёт вонючее под вечер,

Чтоб убежать от завтрашних проблем.


Умеет мой хозяин жить

Умеет мой хозяин жить.

А как он жрёт, а как он жрёт…

Его хоть впору выносить

Хвостом вперёд, хвостом вперёд.


Не пальцем деланный, небось,

Где скрасть — пронырливый хорёк.

Вот уж кому чужая кость

Не поперёк, не поперёк.


Хозяин мой не изувер,

Но лапу в пасть к нему не ложь!

Хоть вовсе он не бультерьер,

Но как похож, но как похож.


Всяк выбирает по себе.

Я выбрал и вовсю горжусь,

И чем короче моя цепь,

Тем ближе я к ботинку жмусь.


Грех на хозяина роптать,

Пойду-ка лучше я поем,

А то ведь можно схлопотать,

Как надоем, как надоем.


Сам — из потомственных дворняг,

Привычно мне вилять хвостом

И выходить из передряг…

Он тоже связан со двором.


Особняком его сарай,

Прислуга там — ворюги сплошь…

Вот где, скажу, собачий рай,

Но, правда, я туда не вхож.


Кто жрёт похлёбку, а кто суп –

Расскажет брёх из-за дверей.

Какому псу что поднесут –

Ему, хозяину, видней.


Не в коммуналке — во дворце,

Не на пустой желудок спит.

На морде, то есть на лице,

С блаженной миною храпит.


Ему бы мину под кровать,

Чеку — к резинке от трусов,

Не всё ж другим кровь проливать…

Но это так я, с чужих слов.


А рассудить, отбросив спесь,

О чём мне думалось не раз,

Всё-то у них, казалось, есть,

А жизнь собачья, как у нас.


Плевать хотел я на харчи,

На Педи-гри и на лапшу.

Всё, что в душе моей кричит,

Я отбрешу, я отбрешу.

2010


А я что, рыжий что ли?

Пускай я сегодня простой муравей,

В усердии есть на кого мне равняться.

Доверят мне завтра выращивать тлей

И честь охранять муравьиные яйца.


Мы все представляем подвид или класс,

Его интересам служа беззаветно,

Но есть среди буро-коричневых масс

Мутанты особого красного цвета.


В стремлении к счастью не видя краёв,

Им части шестой у земли было мало

Всех жёлтых и прочих цветов муравьёв

Силком привести к одному идеалу.


С ним членистоногие, встав в полный рост,

Откажутся полностью от прокламаций…

Останется лишь не сакральный вопрос -

При равенстве с братством какое богатство?


Но рыжие есть, что всех прочих вели

Под знаменем — "Шире держите карманы!"

Им рынок звездою маячил вдали,

Землёй буржуинами обетованной.


Так на обещанья повёлся народ,

Как в Трое он верил Приаму с Гекубой.

Страну-муравейник пустили в расход,

По ваучеру выдав каждому в зубы…


Корабль дураков отправлялся потом

Куда направляли его англосаксы.

Осталась немалая часть за бортом

Из тех, кто в обещанный рай не вписался.


Как с РАО "ЕЭС" приключился прокол

Волшебною лампой не стать Аладдина,

Так всем, оказавшимся гол как сокол,

До лампочке было в системе единой.


"Роснано" оставивши в бозе почить,

Хозяевам прежним готов "Рад стараться!",

Вернулся в Израиль Чубайс плебс учить

Не в рынок уже, а в войну как вписаться…


Так много ль нам нужно, простым муравьям,

Которых так просто вконец обездолить -

Чтоб мы, не стремясь ни к кому в кумовья,

Могли бы сказать, а я что, рыжий что ли?


Поп-культура и любовь к природе

Человек шёл в лес бить зайцев,

А потом ружьё отбросил,

Сел и начал вдруг смеяться…

Зайцы окосели просто,


Обалдели просто зайцы,

И спросили всей гурьбою:

— Нам самим не догадаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература