Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна

Роберт Норт описывал события так: «Притом что китайские коммунисты называли свою партию авангардом пролетариата, не известно ни об одном из членов ее политбюро, числившемся выходцем из семьи представителя рабочего класса. Наоборот, четверо признали свое происхождение из сословия крупных землевладельцев, один продолжил родословную управляющего мелкого феодала, еще четверо отнесли своих родителей к зажиточным землевладельцам, и только двое вышли из сельской бедноты. Социальное происхождение двоих остается неясным. Эти люди обладали в целом высоким уровнем образования. Девятеро посещали занятия в передовых высших учебных заведениях». Не стоит думать, будто такие мужчины могли примкнуть к коммунистам исключительно в надежде на личную экономическую выгоду. При всем возможном присутствии экономических соображений, вряд ли они ограничивались только лишь ими.

Раз уж интеллектуалы сыграли такую жизненно важную роль в победе коммунизма в Китае, сам собой напрашивается вопрос о том, почему к делу коммунизма влекло настолько многих представителей интеллигенции? Свою роль, несомненно, сыграл экономический фактор; тяжелое материальное положение китайской интеллигенции внушало настоящий ужас. Но еще одной и определяющей причиной следует назвать разочарование принципами западной демократии, уже внедренными сторонниками Сунь Ятсена, и это разочарование не составляло труда усугубить коммунистической пропагандой.

Конфуцианцы, уже при Конфуции и Мэн-цзы, а потом на протяжении еще многих веков осуждали экономическую эксплуатацию народных масс. С незапамятных времен китайцы вместе со своими мандаринами с большой настороженностью наблюдали за накоплением экономического богатства и власти в частных руках. В XX веке политические предводители Китая (даже те, кто ориентировался в основном на Запад) в целом считали частную собственность на крупные предприятия большим злом. Среди них бытовало мнение, что контроль над ними должно осуществлять государство. Замечания по этому вопросу Сунь Ятсена, Чан Кайши и Мао Цзэдуна выглядят во многом практически единообразными по смыслу.

У подавляющего большинства китайцев отсутствовала возможность познакомиться с преимуществами свободного предпринимательства и хозяйственной состязательности. На тех фабриках, что существовали в Китае, условия труда выглядели действительно весьма неудовлетворительными. Западные предприниматели, пользовавшиеся в Китае привилегированным положением статуса экстерриториальности, демонстрировали склонность к высокомерию, беспринципности и откровенному рвачеству. На примере иноземных представителей буржуазии коммунистам не составляло особого труда представлять тогдашний капитализм, существовавший в государствах так называемой западной демократии, исключительно системой деспотичной экономической эксплуатации трудящихся.

Кроме того, столетие вторжений на территорию и посягательств на независимость народа Китая оставило шрамы, которые не могли быстро зарубцеваться даже после того, как иноземцы возвратили отобранные было концессии и отменили особые привилегии для иностранцев, находившихся в Поднебесной. Как могли, удивлялись многие китайцы, народы стран, повинных в откровенной несправедливости и организовавших дикость двух мировых войн, хвалиться своей культурой и предложить образцовый порядок для всего человечества?

Коммунисты обещали отомстить за все зло, причиненное Китаю, через устройство мирового крестового похода, организованного от имени повсеместно угнетаемых народов и предназначенного стереть «империалистические» правительства с лица земли.

Как бы то ни было, китайцы могли как-то простить западным завоевателям причиненную ими боль, но забыть оскорбительные подачки высокомерных «заморских чертей» у них не хватало сил. Гордый человек переносит обиду гораздо легче, чем унизительную подачку, а китайцы числятся одним из самых гордых народов на нашей планете. Многие годы народы Запада, и особенно США, слали в Китай миссионеров, врачей с учителями, а также деньги на строительство школ, больниц, помощь голодающим людям, общую поддержку правительства и китайского народа. Они делали вид, будто ими движет чистейший альтруизм, на самом деле сопровождавшийся непоколебимой верой в собственное превосходство, способное вызвать только лишь крайнее возмущение любого нормального человека, кому все эти блага с барского плеча сбрасывались.