Для чего человеку дается жизнь? Какая от нее для него радость? Дается ли она для красоты и богатства? Или для звука и цвета? Но вот приходит время, когда красота и богатство больше не отвечают потребности души, когда избыток звуков и цвета вызывает только усталость глаз и навязчивый шум в ушах.
Неужели жизнь дана нам ради того, чтобы мы пугливо подчинялись придуманным сановниками законам и боялись предусмотренных ими наказаний, а теперь еще нас побуждают к неистовым поступкам обещаниями наград и земной славы? Мы отдаем себя никому не нужной безумной усобице в погоне за пустой похвалой текущего момента, изобретаем всякие причуды, чтобы хоть как-то сохранить у потомков воспоминания о нашей репутации после нашей же смерти. Мы продвигаемся в мироздании в узком заданном русле, занятые мелкими заботами, бросающимися в глаза и остающимися на слуху, размышляем о наших предубеждениях, проходим мимо радостей жизни, даже не осознавая, что упускаем что-то ценное. Ни на мгновение нам не удается испытать пьянящее действие вина свободы. Мы на самом деле лишены свободы до такой степени, будто лежим на полу темницы, заваленные цепями.
В старину люди знали, что жизнь даруется без предварительного предупреждения, и точно так же внезапно мы ее лишаемся. В те времена люди следовали своим естественным наклонностям и давали волю всем своим телесным потребностям. Им неизвестна была тяга к земной славе. Они шли по жизни, следуя естественным побуждениям и получая от нее удовольствие. Раз уж их не заботила слава после смерти, люди в старину стояли выше людского закона. Их совсем не заботили такие категории, как слава и похвала, придут ли они раньше или позже, продлится ли их жизнь дольше или скоро закончится».
Ян Чу сказал: «При жизни все твари отличаются, и только смерть всех их уравнивает. При жизни они демонстрируют мудрость или глупость, благородство или низость; в смерти все они одинаково смердят, гниют, разлагаются и пропадают с лица земли… Таким манером несметное число вещей выглядят одинаковыми при рождении, а после смерти снова становятся одинаковыми. Все они одинаково мудры, одинаково глупы, одинаково благородны и одинаково низки. Кто-то проживает 10 лет, другой – 100, но все они неизбежно умирают. Добродетельный мудрец после смерти выглядит точно так же, как скончавшийся порочный деревенский дурачок. При жизни они числились [мудрыми царями] Яо и Шунем; а после смерти превратились в разложившуюся плоть на костях. При жизни они числились [жестокими тиранами] Цзе и Чжоу; после смерти точно так же превратились в разложившуюся плоть на костях. И гнилые кости все похожи; кто попытается отличить их? Так что давайте использовать каждый момент нашей жизни с наибольшей отдачей. У нас нет времени переживать о том, что ждет нас после смерти».
В таких умозаключениях отсутствует что-то новое; что-то подобное с большой долей вероятности можно отыскать в литературных памятниках любого народа. В конечном счете они сводятся к тому, что человек приходит в мир, который создал не он, и ему не дано его до конца понять. При жизни поступки человека сковываются возложенными на него обязанностями, и к тому же его преследуют всевозможные страхи, поэтому человек превращает свою жизнь в еще большую муку, когда требует от себя и своего рассудка достижений, на которые он в силу их природы не способен. Судья Оливер Уэнделл Холмс в письме другу поделился некоторыми наблюдениями, весьма сходными с умозаключениями Ян Чу, завершающимися следующим выводом: «Хотелось бы знать, можно ли считать в глобальном плане человеческую мысль важнее его нутра?»
Конструктивные предписания приверженцев такой философии по большому счету заключаются в том, чтобы воспринимать нашу жизнь такой, какая она есть, без особых волнений по ее поводу, всячески избегать капканов в виде высоких устремлений. Вполне достаточно просто радоваться жизни и по мере возможности наслаждаться каждым дарованным днем. Кто-то возразит в том плане, что философия должна выглядеть возвышенной; но, во всяком случае, нашему варианту не откажешь в последовательности, и овладение ею в известной степени способствует предотвращению язвы желудка.
Философия Ян Чу представляет большой интерес, и она совпадает по смыслу с даосизмом. Однако в ней отсутствует один критерий даосизма, и его можно назвать самым важным его критерием.
Прежде чем обращаться к даосизму как таковому, нам предстоит решить проблему того, как узнать что-либо достоверное или определенное о раннем даосизме. Задача нам достается совсем не из легких. Предмет рассмотрения считается предельно сложным, ведь над ним давно и иногда жестоко бились лучшие умы человечества. В целом никто не подвергает сомнению тот факт, что древнейшими трудами даосов следует считать трактаты «Лао-цзы» и «Чжуан-цзы». На этом всеобщее согласие ученых по большому счету заканчивается.