Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна

Если сердце в смятении и беспокойстве, то, пусть даже во рту будет мясо домашнего животного, человек не почувствует его прекрасного вкуса; пусть даже его уши услышат звуки колокола, они не в состоянии будут познать всю прелесть его звука; пусть даже глаза увидят платье с вышитыми узорами, они не познают его красоты; пусть даже на человеке будет надета легкая и теплая одежда, а перед ним постлана мягкая циновка, тело человека все равно не почувствует их удобства. Поэтому, хотя [такой человек] и будет пользоваться красотой вещей, он не сможет полностью насладиться ею. Если, предположим, он вдруг [на какое-то время] и почувствует наслаждение от этой [красоты], его сердце по-прежнему будет находиться [в смятении].

Таким образом, хотя [человек] и будет пользоваться красотой вещей, однако [сердце] его будет полно смятения; хотя будут [ясно видны] все выгоды, получаемые от вещей, однако [мысли человека] будут целиком занимать одни несчастья. Когда так добиваются вещей, то [спрашивается]: что это – поддержание своей жизни [с помощью вещей] или принесение ее в жертву [вещам]?

Совершенно очевидно, что когда [человек], стремясь удовлетворить свои желания, приводит в смятение свои чувства; стремясь поддерживать свое существование, наносит вред своему телу, стремясь поддерживать в себе радость, причиняет боль своему сердцу; стремясь поддерживать свою славу, вносит беспорядок в свои действия, то в этом случае, будь даже он пожалован наделом, как хоу, или званием цзюнъ, он ничем не отличается от разбойника; пусть даже он ездит в парадной коляске сановника и носит шапку чиновника, он ничем не отличается от [бедняка, которому] не хватает [средств на жизнь]. Такой человек может быть назван рабом вещей!

Когда сердце человека спокойно и находится в радостном состоянии, то, пусть даже цвета не достигли своего обычного вида, они все равно смогут ласкать глаз [человека]; пусть даже звуки не достигли своего обычного состояния, они все равно смогут ласкать слух [человека]; грубая пища и овощная похлебка все равно смогут оставить во рту [человека] ощущение прекрасного вкуса; одежда, сделанная из грубой материи, и обувь, сплетенная из грубой веревки, все равно смогут ласкать тело [человека]; тесная комната с тростниковыми занавесками и соломенной подстилкой все равно будет приятна для тела [человека].

Поэтому, пусть даже не будет прекрасных образцов вещей, [человек] все равно сможет быть радостным; пусть даже [у человека] и не будет определенного знатного титула, [он] все равно сможет добиться славы. Если такому [человеку] дать высокий пост в Поднебесной, он непременно принесет ей много [пользы], не ища при этом больших удовольствий для себя лично. Такого [человека] можно назвать [человеком], ценящим себя и подчинившим себе вещи».

Здесь снова следует отметить поразительное подобие даосизму. Сюнь-цзы жил во времена, во многом напоминавшие наши собственные, отличавшиеся нравственным распадом, частыми войнами и ощущением обреченности. Тогда, как и нынче, люди искали способ избавления от терзавших их страхов. Даосы предлагали самый легкий путь – просто смириться с действительностью. Сюнь-цзы тоже проповедовал смирение, но он сомневался в том, что оно приходит само без особых усилий. Его можно было ощутить только лишь через воспитание желаний и эмоций посредством овладения ли.

Понятием ли, следует напомнить, изначально обозначили жертву, и оно связывалось с религией. Сюнь-цзы практически полностью ликвидировал религиозный фактор, причем не только в своей концепции уш, но и во всех своих воззрениях. Тут он выступил в качестве трезвого рационалиста. Призраки, он сказал, просто являются в воображении запутавшихся людей; на самом деле они не видят их. Барабанным боем ради избавления от ревматизма можно только испортить инструмент, а ревматизма не вылечишь. «Если люди молятся о дожде, и он проливается на иссохшую землю, – задает вопрос Сюнь-цзы, – почему так происходит? Нипочему, – утверждает он. – Если бы они не молились, дождь все равно пролился бы в любом случае».

Мо-цзы, стоит напомнить, назвал богатые урожаи и процветание народа знаками того, что Небеса одобрили достоинства добродетельного правителя, тогда как в стихийных бедствиях следует видеть божественные предостережения по поводу ущербного управления со стороны порочных суверенов. Сюнь-цзы такого рода высказывания поднимает на смех и отрицает опасность кары в виде стихийных процессов вселенной. Он говорит, что дурные предзнаменования существуют на самом деле, и причины их появления следует искать в поступках правительства, в наличии или отсутствии к нему доверия со стороны народа, а также в его достатке или бедственном положении. Именно такие вопросы, а не появление комет и затмения луны должны привлекать самое пристальное внимание людей.