Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна

В период правления императора У-ди некий князь, освоивший разнообразные направления философии, но чувствовавший особую склонность к даосизму, приказал философам, которых он держал при себе под видом гостей, составить собрание сочинений; оно дошло до нас под названием «Хуайнань-цзы». Его можно в целом считать даосским по природе произведением, но в нем проявляется мощная тенденция к эклектике, показательной для философской мысли эпохи династии Хань. В его первой главе говорится: «Дао покрывает небо, несет на себе землю, развертывает четыре стороны света, раскрывает восемь пределов. Высокое беспредельно, глубокое безмерно, обнимает небо и землю, сообщается с бесформенным. Бежит источником, бьет ключом. Пустое постепенно наполняется. Клокочет и бурлит мутное, постепенно очищается. Встанет между небом и землей и наполнит все пространство, ляжет между четырьмя морями и заполнит всю ширь. Раздает и не иссякает, нет для него ни утра, ни вечера. Растянутое – покрывает шесть сторон, свернутое – не заполнит и ладони. Сжатое – способно расправляться, темное – способно быть светлым, слабое – способно быть сильным, мягкое – способно быть твердым. Натягивает четыре шнура, таит в себе инь-ян. Связует пространство и время, сообщает свет трем светилам». Смысл второй главы на Западе излагают следующим образом: «У небес существует четыре времени года, пять стихий, девять сторон света и 366 дней. Человек снабжен четырьмя конечностями, пятью внутренними органами, девятью отверстиями и 366 суставами. Небеса располагают ветром, дождем, холодом и жарой, а человек может позволить себе такие поступки, как брать и давать, испытывать радость и гнев. Напрашивается такой вывод: желчный пузырь соответствует облакам, легкие – атмосферному воздуху, печень – ветру, почки – дождю и селезенка – грому. Таким манером человек образует триединство с Небесами и Землей, а его сердце служит его главным элементом. По этой причине его уши и глаза исполняют функции солнца и луны, а кровь и дыхание – ветра и дождя. На солнце обитает трехногая птица, а на луне – трехногая жаба. Если солнце и луна сойдут со своих орбит, в результате случится затмение и наступит полная темнота. Если ветер и дождь случаются не по сезону, наступает разрушение и катастрофа. Если все пять планет сойдут со своих орбит, все царства и даже целые континенты постигнет бедствие».

Глава 13 начинается с высказывания о том, что в старину императоры не стремились к показной роскоши, не назначали наказаний и не собирали с подданных налоги. Вместо этого они обращались со своим народом по-доброму и заботились о его благосостоянии. Народ отвечал им высокой оценкой монарших благодетелей. «В это время инь и ян пребывали в гармонии, ветер дул и дождь шел в положенное время года в умеренном количестве, и все положенные вещи процветали. Вороны и сороки были настолько прирученными, что люди могли заглядывать в их гнезда и брать птиц в руки; на диких животных можно было надевать поводки». Такую фразу мог написать только даос, но звучит она все-таки в конфуцианском стиле. Глава продолжается в развитие предположения о том, что порядки с тех пор поменялись, и их предстоит менять дальше с приходом новых времен. В ней объясняется крах династий Ся и Шан упрямым «отказом от изменения их руководителями заведенных порядков». Такой вывод могли сделать только легисты.

Дальше идут пространные рассуждения одновременно даосов и легистов, подвергающих критике как конфуцианцев, так и моистов прямым текстом. К тому же одновременно не избежал критики Первый Император династии Цинь: за его репрессивные методы и его чрезмерное увлечение военными кампаниями. Следует отметить, что в той же главе встречаются откровенно конфуцианские рассуждения, которые ни легисты, ни даосы в их изначальном смысле одобрить не могли. Например: «Если правитель царства, управляемого порочным образом, стремится увеличить подчиненную ему территорию, но пренебрегает человечностью и справедливостью, а также ищет пути укрепления своего положения, но пренебрегает Дао и добродетелями, тогда он отказывается от всего того, что способно спасти его, и собственноручно создает предпосылки к своему краху».

Тот факт, что в трактате «Хуайнань-цзы» собраны представления, принадлежащие различным философским школам, конечно же не следует считать доказательством того, будто его авторы обязательно путались в них. Наоборот, они иногда выглядят предельно уравновешенными в своем стремлении к установлению баланса между милитаризмом и деспотизмом легистов, с одной стороны, и пацифизмом с чрезмерной верой в силу добродетели конфуцианцев, с другой.