Философская мысль Китая. От Конфуция до Мао Цзэдуна

Если провести некоторое обобщение философской мысли при династии Хань где-то с 100 года до н. э. до момента краха династии Восточная Хань в 220 году н. э., возникает такое ощущение, что в ее развитие часто вмешивались посторонние силы, часто предавали забвению, зато редко брались с должной энергией как за дело передовое и заслуживающее особого внимания. Один из конфуцианцев времен императора У-ди по имени Ху Ши высказался так: «Они блуждали во мраке, ощупью выискивая некие средства обуздания абсолютизма правителей единой империи, пути спасения из которого не существовало». Европейский китаист Этьен Балаш наделяет китайскую философскую мысль во II веке н. э. такими чертами, как «известная неловкость, нерешительность, неуверенность, царившие среди лучших умов Поднебесной». И он находит причины этого в том, что китайская философия при всей ее внешней метафизичности в основе своей представляется философией социальной и даже политической. Поэтому китайскому мыслителю неуютно в мире, пребывающем в явном расстройстве.

Конфуцианцы не могли пройти равнодушно мимо бедствий народа Поднебесной хотя бы потому, что большинство их представителей пребывало в нищете и разделяло страдания простого народа. Наконец, в завершающей половине II века н. э. конфуцианцы настолько откровенно нападали на аристократию и сословие евнухов, оттеснивших их от власти, что многих конфуцианцев их противники просто истребили. Все-таки притом, что конфуцианцы взялись за дубину исправления человеческих пороков, их уже чересчур сильно отождествляли с угнетающим сословием, чтобы они могли вызвать решающую дело народную благосклонность.

В некотором смысле одна мечта китайских философов стала явью. Произошло объединение Китая, находившегося под управлением суверена, получившего власть во имя блага народа и повторявшего лозунги, полюбившиеся китайским философам. Но эта мечта обернулась кошмаром, а совершенномудрый император в своем худшем варианте напоминал чудовище Франкенштейна. Что тут оставалось делать? Без влияния при дворе философы выглядели практически беспомощными. Во времена Конфуция и Мэн-цзы и Хань Фэя, если кому-то не нравилось одно царство, можно было переехать в другое, но теперь переезжать было некуда. В те дни философы высказывали свои упреки правителям безнаказанно, а теперь наглеца могли казнить за всего лишь неучтивость по отношению к какому-то никчемному любимчику императора. Едва ли стоит удивляться отсутствию творческого подхода или бегству в такого рода времяпрепровождение, как своеобразный утонченный и глубокомысленный остроумный диспут, и в то, что Э. Балаш называет «нигилизмом», то есть попыткой бегства от действительности.

Нам пришлось отметить, что на протяжении долгого времени существовала тенденция, когда философы для решения проблем предпочитали искать формулы все проще и проще. Все это достигло высшей точки в виде магических процедур, предложенных такими философами, как Дун Чжуншу. Против его идеологии возникла реакция, принявшая разнообразные формы, некоторые из которых обращали на себя внимание своим совершенным и утонченным видом. В целом, однако, критики ничего особенного придумать не смогли, так как сами предлагали незатейливые формулы поведения.

Конфуцианцы высказались, причем словами, прозвучавшими как принадлежащие Мэн-цзы, только о необходимости возвратиться к приемам древности и восстановить господство ли и справедливости в жизни империи. Даосы считали, что все наладится, если все будут просто поступать естественным образом; иногда так казалось, будто они пересказывают каноны «Лао-цзы» и «Чжуан-цзы». Кое-кто из мыслителей искал выход в обращении к легизму. Но они явно считали его практику намного более простой, чем думал Хань Фэй; кто-то из них постигал «право» как практически метафизический принцип, придерживаясь которого можно решить все проблемы самым волшебным образом. Эти легисты более поздних поколений настаивали на том, что беда заключается в людях, обращенных в прошлое и не признающих простой истины: новые времена требуют новых мер. Но в формулировании такой истины они часто шли на то, чтобы почти дословно бездумно повторять высказывания Хань Фэя.