Философская традиция во Франции. Классический век и его самосознание

По той склонности умов к морали, к литературе, к истории природы, к опытной физике, которая замечается в настоящее время, я почти с уверенностью скажу, что не пройдет и ста лет, как в Европе нельзя будет насчитать трех великих геометров. Геометрия остановится на том месте, где ее оставят Бернулли, Эйлер, Мопертюи, Клеро, Фонтэн, Даламбер и Лагранж. Они поставят Геркулесовы столбы. Дальше этих столбов не пойдут. Труды их будут жить в грядущих веках, подобно египетским пирамидам, которые своими испещренными иероглифами громадами пробуждают в нас ужасающую мысль о могуществе и богатствах людей, воздвигших их[421].

Хотя науки о природе вскоре пошли еще дальше, можно лишь позавидовать ощущению Дидро, полагавшего, что находится в высшей точке истории наук. Впрочем, и сам он не сидел сложа руки, а прилагал колоссальные усилия для достижения этого славного момента. Здание новой науки должно было стать столь грандиозным, что человеческому глазу не под силу обозреть его целиком, сверху донизу. Да и само оно в конце концов должно обнаружить некий внутренний предел:

Сопоставляя бесконечное множество явлений природы с ограниченностью нашего ума и слабостью наших органов и принимая во внимание медленность наших работ, долгие и частые перерывы в них и редкое появление гениев-творцов, что можем мы познать, кроме разрозненных частей, оторванных от великой цепи, связывающей все существа?.. Пусть экспериментальная философия работает целые века, и все-таки материал, собранный ею, не поддающийся, в конце концов, обработке, благодаря своей подавляющей массе, далеко еще не был бы исчерпывающим. Сколько нужно было бы томов для того только, чтобы вместить одни лишь термины, обозначающие различные группы явлений, если бы явления были нам известны! Когда, наконец, философский язык станет законченным? А если бы он стал когда-нибудь законченным, кто же из людей мог бы знать его? Если бы вечный, чтобы явить нам свое всемогущество более очевидным образом, чем оно проявлено в чудесах природы, соблаговолил собственной рукой начертать на страницах книги сущность мирового механизма, кто поверит, что эта грандиозная книга была бы более доступна нам, чем сама вселенная? Сколько страниц понял бы тот философ, который, несмотря на всю мощь своего ума, не был уверен в том, что усвоил хотя бы только выводы, с помощью которых один древний геометр определял отношение шара к цилиндру. На ее страницах мы нашли бы довольно хорошую меру для силы нашего ума и еще лучшую сатиру на наше тщеславие. […] Какова же наша цель? Выполнение работы, которая никогда не может быть выполнена и которая была бы выше человеческого понимания, если бы была закончена[422].

И, придя к такому заключению, Дидро немедленно взялся за эту невыполнимую работу.