Философские арабески

Дальнейший процесс познания (в сущности тут абстрактно изображается исторический процесс познания) приводит к образованию понятий: здесь, как мы знаем, переход ко всеобщему. Этот процесс мы подробно разбирали и можем его для данной проблемы подытожить так: в смысле непосредственности, например, «научная картина мира» неизмеримо дальше от реальности, чем ощущение и представление: оно, ведь, сложный продукт сложного мышления; в смысле адекватности отражения оно неизмеримо ближе к этой реальности, полнее, богаче, многообразнее.

И здесь мы подходим к вопросу с того конца, за который с такой гениальной простотой ухватился Ленин.

В самом деле, берём его пример. Глаз «видит» свет. Свет имеет скорость в 300 000 километров в секунду. Эта скорость обуславливает то, что глаз видит свет вообще. Но глаз не может наблюдать скорости света так, как он наблюдает («видит») скорость едущего автомобиля или поезда, где зрительно фиксируются изменения пространственных соотношений между поездом и окружающими предметами. «Субъект» не может себе поэтому и наглядно представить скорость в 300 000 километров в секунду. Представление здесь бессильно. А мыслить такую скорость можно сколько угодно, и каждый физик постоянно оперирует с этим понятием. Любая «астрономическая цифра» выходит за рамки представления, а все астрономы постоянно их употребляют. «Световой год» непредставим, как единица времени; а в астрономии это единица измерения. Все бесконечно-малые и бесконечно-большие величины не могут ни ощущаться в их бесконечном объёме, ни быть представляемы. Тем не менее они мыслятся, составляют предмет науки и имеют в целом ряде случаев (скажем, через математику, идущую к технике) огромное практическое значение. Соотношение между «физическим» (вернее, физиологическим) и психическим, как его инобытием, непредставимо наглядно, а мы его мыслим. Но вернёмся снова к опытным наукам в обычном смысле слова. Мы не имеем чувства электричества, а наблюдая его через чувствительные инструменты, создали электромагнитную теорию материи. Ощущая электроны в эксперименте единицами и пучками, мы мыслим электромагнитную картину Универсума. Мы не видим ультрафиолетовых лучей, а превосходно их мыслим. Мы никак непосредственно не ощущаем и не представляем бесконечного количества разных α, β, γ, и прочих лучей, с их гигантскими скоростями и т. д., а мыслим их с этими скоростями; мы не видим рентгеновских лучей; мы не ощущаем и не представляем наглядно процесса распада радия; мы не можем ощутить и представить себе температур и давлений на солнце или какой-либо звезде; но всё это мы превосходно мыслим. И т. д.

В чем здесь дело? Дело в том, что наши чувства — ограничены; а наше познание, как процесс, безгранично. За определённым порогом раздражения наши чувства отказываются служить. А с этим связана и ограниченность представления. Самое число чувств у нас ничтожно, о чём ,в противоположность Фейербаху, можно лишь пожалеть, да и они весьма несовершенны: самец бабочки «сатурния плодовая» чувствует, по наблюдениям Штандфуса, запах самки за 15 километров; известна зоркость орла; известна ориентация собаки по запахам и. т. д. Если у людей не было бы мышления, то недалеко бы они уехали в познании мира и в овладевании миром! В самом деле, ведь, та же собака по непосредственной одарённости чувствами стоит высоко: она слышит лучше, обоняет лучше нашего, людского. Другие животные видят неизмеримо лучше нашего. Как же это случилось, что человек оказался «наверху»? Без понимания процесса образования головного мозга и способности мышления, процесса, развивавшегося исторически у обобществлённого человека, вообще понять это невозможно.

Пойдём ещё дальше. В ощущении даётся единичное. Ощущением не охватишь всего сразу. Нельзя ощущать (т. е. в данном случае видеть, слышать, обонять и т. д. ) бесконечное многообразие природы. А мыслить можно (и должно). Афористически можно сказать, что ощущение антифилософично, а мышление, наоборот,— философично. Но что же у нас получается? Не подкатываемся ли мы «кувырком» к точке зрения идеалистического пренебрежения эмпирией, «чувственно-данным» опытом? Не превращаемся ли мы в сторонников отрыва от чувственного, сторонников «умопостигаемого» в противоположность постигаемому чувственно? Не будем ли мы искать платоновского «умного места», к которому только и можно подъехать «умом», плюющим на низменные чувства? Не проповедуем ли мы внеопытного знания? Не переходим ли на точку зрения какого-то универсализированного априоризма? Ведь, можно, в конце концов, спросить: да откуда же берутся ваши лучи, рентгены, скорости и всё, что вы, по вашим словам, не ощущаете, не представляете, а мыслите. Что за мистификация? Ответьте, пожалуйста!