Философские исследования

159. Но если вдуматься, возникает желание сказать: единственный реальный критерий утверждать, что кто- либо читает – сознательный акт чтения, акт произнесения письменных знаков. «Человек наверняка знает, читает ли он или просто притворяется, что читает!» – Допустим, A хочет убедить Б, что способен читать тексты на кириллице. Он выучивает русское предложение наизусть и произносит его, глядя на напечатанные слова, будто их читает. Здесь мы, конечно, скажем: A знает, что он не читает, и осознает это, притворяясь, будто читает. Ведь имеется множество более или менее характерных ощущений при чтении печатного предложения; их нетрудно припомнить: подумайте о чувстве неуверенности, о пристальном вглядывании в текст, об ошибочном прочтении, о более или менее гладком порядке слов и так далее. И сходно имеются характерные ощущения при изложении вслух чего-либо, заученного наизусть. В нашем примере у A не будет ни одного из ощущений, характерных для чтения, зато будет, возможно, ряд ощущений, присущих обману.

160. Но вообразим следующий случай: мы даем кому-то, кто умеет читать бегло, некий текст, который он прежде никогда не видел. Он читает этот текст нам – но с ощущением, будто произносит нечто, заученное наизусть (это может быть следствием малой дозы какого-то препарата). Должны ли мы сказать в таком случае, что он на самом деле не читал отрывок? Должны ли принять его ощущения за критерии чтения или не-чтения?

Или снова: предположим, что человеку, находящемуся под воздействием некоего препарата, показывают ряд знаков (не обязательно относящихся к какому-либо существующему алфавиту). Он произносит слова в соответствии с числом знаков, как бы те были буквами, и притом со всеми необходимыми внешними признаками и ощущениями чтения. (Сходный опыт мы познаем в наших снах; после пробуждения в подобном случае человек может сказать: «Мне снилось, что я читал текст, хотя это были вовсе не письменные знаки».) В таком случае некоторые сочтут, что он вправду читал те знаки. Другие же скажут, что нет. – Допустим, он таким способом прочел (или истолковал) ряд из четырех знаков как «НЕБО» – а теперь мы показываем ему эти знаки в обратном порядке, и он читает «ОБЕН»; и в дальнейшем неизменно придерживается этого истолкования знаков: здесь нас, конечно, тянет сказать, что он составил для себя особый алфавит и читает письмена соответственно.

161. И запомни еще, что имеется непрерывный ряд переходов между случаем, когда человек повторяет по памяти то, что он, как предполагается, читает, и тем, когда он читает каждое слово по буквам, не опираясь ни на догадки по контексту и не вызубривая наизусть.

Проведем такой эксперимент: назовем числа от 1 до 12. Теперь посмотрим на циферблат часов и прочтем тот же ряд. – В последнем случае что мы называем «чтением»? То есть, что мы сделали, чтобы это стало чтением?

162. Введем следующее определение: вы читаете, когда осуществляете воспроизводство оригинала. И «оригиналом» я называю текст, который вы читаете или копируете; пишете под диктовку; по которому играете; и т. д. – Теперь предположим, что мы, например, преподаем кому- то кириллицу и объясняем, как произносится каждая буква. Затем мы даем ему отрывок, и он читает, буква за буквой, как мы его учили. В этом случае мы с великой вероятностью скажем, что он производит звук по письменному образцу и по правилу, которое мы сообщили. И это также очевидный случай чтения. (Мы могли бы сказать, что преподали ему «правило алфавита».)

Но почему мы говорим, что он производит звук из напечатанных слов? Или нам известно больше, нежели то, что мы его научили, как произносится каждая буква, а он затем стал читать слова вслух? Возможно, ответ будет таким: ученик показывает, что применяет правило, которым мы его снабдили, чтобы перейти от печатного к произнесенному слову. – Как это может быть показано, становится яснее, если мы заменим наш пример на тот, в котором ученик должен записать текст вместо того, чтобы его прочитать; должен осуществить переход от печати к рукописи. Ведь в этом случае мы можем преподать ему правило в форме таблицы с печатными буквами в одном столбце и рукописными в другом. И он показывает, что производит рукописный текст из напечатанного, сверяясь с таблицей.

163. Но предположим, что, делая это, он всякий раз пишет б вместо А, в вместо Б, г вместо Д, и так далее, и а вместо Я? – Конечно, и этот способ мы должны назвать воспроизводством посредством таблицы. – Он использует таблицу, мы могли бы сказать, согласно второй схеме из § 86 вместо первой.

Это все равно будет отличный пример воспроизведения по таблице, даже будь он представлен схемой со стрелками без какой-либо закономерности.

Предположим, однако, что наш ученик не придерживается единого метода транскрибирования, а меняет метод согласно простому правилу: если он в первый раз написал б вместо А, то во второй раз напишет в, в третий г, и так далее. – И где разделительная линия между этим методом и случайным перебором?