Философские основы зарубежных направлений в языкознании

Однако не любое идеальное содержание, обусловливаемое практической деятельностью людей и процессом познания, может быть выражено средствами закрепленной системы языка, какой бы развитой и богатой она ни была. В общем и целом выразительные возможности системы любого языка весьма ограниченны, но это не является препятствием для бесконечно развивающейся познавательной деятельности людей и быстро прогрессирующей практики, потому что познание, стимулируемое задачами, которые ставит перед человеком практика, и получающее благодаря успехам практики новые возможности проникновения в природу вещей, осуществляется не на базе закрепленной системы языка, а на базе бесконечно многообразной, гибкой и подвижной речи, лишь использующей средства языковой системы и создающей из ее единиц, благодаря безграничной возможности комбинирования, любое нужное количество новых единиц для удовлетворения потребностей познания и практической деятельности[83]. Основная ошибка неогумбольдтианцев состоит как раз в том, что они не замечают этой исключительно важной истины.

Получаемые неогумбольдтианцами некоторые положительные результаты касаются лишь отдельных сторон языка (закрепленной системы и отдельных ее компонентов), а не языковой деятельности в целом. Эти односторонние результаты могут достигаться при помощи анализа и сравнения, которые закономерны и необходимы на своем месте. Когда же исследователи с помощью приемов, достаточных для изучения отдельных сторон объекта, пытаются постигнуть весь объект, результаты оказываются ложными: происходит необоснованное распространение на объект в целом свойств, присущих только отдельным его сторонам. Именно такая ошибочная методика не позволяет представителям неогумбольдтианства установить подлинную роль языка в познании и общественной жизни людей.

Содержание семантической сферы закрепленной системы языка фиксирует лишь некоторые итоги познавательной деятельности народа, говорящего на данном языке, причем эти итоги в какой-то части, особенно в области грамматической семантики, могут относиться к довольно отдаленному прошлому, хотя лексика успевает зафиксировать и недавние результаты познавательной деятельности. Язык дает множество примеров, свидетельствующих о роли практических интересов и реальных условий жизни людей в направленности их познания на определенные факты объективной действительности, что находит прямое отражение в итогах познавательной деятельности людей, – итогах, зафиксированных в семантической сфере языковой системы. Таким является рассмотренный выше пример с множеством наименований для различных видов снега у эскимосов, живущих постоянно среди снегов и крайне заинтересованных в точном знании всех разновидностей снега. У индоевропейских народов есть лишь одно общее название снега, поскольку его многочисленные разновидности для большинства людей, говорящих на индоевропейских языках, какого-либо серьезного практического интереса не представляют[84]. Обобщение фактического материала, собранного Ф.Н. Шемякиным и Е.Д. Любимовой, позволяет сделать вывод, что количество названий цветов, а также их распределение по различным частям спектра в различных языках зависит прежде всего от практической заинтересованности в различении цветов, от частоты, с которой тот или иной цвет встречается в окружающем мире[85].

Если разделить все цвета на три группы (ахроматические, красно-желтые и зелено-синие), то окажется, что в русском, немецком, английском и французском языках названий для хроматических цветов больше, чем для ахроматических, а для красно-желтой группы больше, чем для зелено-синей, в ненецком же языке названия распределены по всем этим группам равномерно. Сравнительно высокий уровень развития в ненецком языке названий для ахроматических и зелено-синих цветов можно объяснить практической значимостью различения соответствующих окрасок в условиях жизни на Крайнем Севере.

Б. Спенсер и Ф. Гиллен, стремясь выявить причину отсутствия в языке австралийского племени аранта специального слова для наименования синего цвета, обнаруживают, что в окружающей людей этого племени природе, за исключением неба, нет синего цвета. Слово, обозначающее желтый или зеленый цвет, может быть использовано людьми племени аранта также для обозначения синего[86].

В. Риверс, отмечая отсутствие в языке туземного населения острова Муррей в Торресовом проливе особого названия для синего цвета, объясняет это малой практической значимостью синего цвета для жителей этого острова[87].