Философские уроки счастья

Артур Шопенгауэр (1788 — 1860)

Будущий философ родился в вольном городе Данциге, в немецкой семье и, естественно, свои первые слова произнёс по-немецки. Но стал ли он немцем?

Родители назвали малыша Артуром потому, что это имя не изменяется в европейских языках. Отец, богатый коммерсант, накануне рождения сына хотел отвезти свою Иоганну в Англию, чтобы ребёнок родился англичанином; но не получилось. Да это, пожалуй, было и не нужно: став взрослым, Артур говорил, что весь его патриотизм сводится к пользованию немецким языком и часто вспоминал голландские корни своих предков. Он не любил, когда его считали немцем, полагая, что его отечество гораздо шире Германии. И вообще, что касается национальной гордости, то тут у Шопенгауэра-младшего свои соображения.

Во-первых, он считает, что это самый дешёвый вид гордости. У кого за душой больше ничего нет, чем можно гордиться, тому остаётся утешаться тем же, чем и миллионам его соотечественников, — случайной принадлежностью к определённой нации. Это даёт бедняге опору, и он готов кулаками защищать даже все недостатки и глупости, присущие соплеменникам. Немцы, по мнению Шопенгауэра, свободны от этого предрассудка (хотя и не все), чем и подтверждают свою честность. Но тогда выходит, что это их национальная черта, которой не грех гордиться? Чушь, полагает философ. В национальном характере отражается толпа, и хорошего там много не сыщешь. Просто человеческая ограниченность в каждой стране принимает свою форму, которая и зовётся национальным характером. Это, во-вторых. А гордиться, если уж вам так хочется, имеет смысл лишь собственной индивидуальностью, которая стоит намного выше национальности.

Своей индивидуальностью Шопенгауэр гордился необыкновенно.

О рамке от картины

Философ искренне восхищался своим разумом и предпочитал беседовать с собой, а не с другими. Что касается собственного характера, то его он столь же решительно не одобрял. И было за что. Стоило Шопенгауэру появиться в обществе, как он обрушивал на окружающих потоки сарказма и злобных издёвок. В откровенном письме приятелю писал, что живёт в окружении «двуногой породы обезьян». Своего пуделя по кличке Атма, что значит на санскрите «мировая душа», он, похоже, ценил гораздо выше. Если хотел покрепче отругать четвероногого друга, то обзывал его человеком. Когда же пудель закончил свои дни, то в кабинете, рядом со статуэткой Будды и бюстом Канта, появилась и гипсовая голова любимого пса…

Заметим, что Шопенгауэр не одобрял интереса к биографиям. Он считал, что люди, копаясь в биографии философа, напоминают любителей искусства, которые вместо того, чтобы заниматься картиной, гораздо более озабочены её рамкой, оценивая достоинства резьбы и стоимость позолоты. Его пугает, когда в биографии выискивают мелочи, не имеющие отношения к научной деятельности учёного.

Что ж, всё это вполне справедливо. Но не всегда. Если учёный занимается, скажем, повышением урожайности картофеля, то его семейная жизнь заинтересует разве что родственников. Но когда философ печатно заявляет, что обычно браки по любви несчастливы и тот, кто женится, лишается половины прав и удваивает обязанности, то поневоле хочется выяснить, какие у него основания для таких умозаключений. Или, по крайней мере, насколько они справедливы хотя бы для его собственной жизни. Иначе как оценить его науку? Ведь философия, изобретённая напоказ, для других, — неинтересна. Цену имеет лишь то, что делается в искреннем стремлении к истине. Поэтому без знакомства с биографией трудно оценить справедливость слов Шопенгауэра, сказанных незадолго до смерти: «Почти все имеют какой-либо порок; я наблюдаю это ежедневно. А я — нет». Неужели?

Во всяком случае, фрау Маркет, знакомая его квартирной хозяйки, с этим бы не согласилась. Философу, видите ли, не понравилось, что в передней, которой он пользовался, — посторонние люди, и он спустил 47-летнюю швею с лестницы. Да так, что та осталась калекой на всю жизнь. Правосудие, конечно, восторжествовало — обидчик 20 лет платил пострадавшей пенсию, до самой её смерти. Но, как видим, законопослушный — ещё не значит безгрешный. И характерно, что подобное происходило на фоне философских призывов к состраданию.

Неубедительно и его разочарование в богатстве, почестях, наслаждениях, которые-де мешают стремлению к вечным благам. Проповедующий аскетизм философ был весьма практичен, чувствителен к удобствам и говорил, что хороша мудрость с наследством. Он ловко устраивал свои дела и, умножая состояние, был уверен, что «можно отлично быть философом, не будучи вследствие этого дураком». Людям не доверял, в честность тоже не верил и придерживался принципа: «Не делай мне ничего, и я тебе тоже ничего не сделаю».

Чем же так досадили мыслителю современники, что он их невзлюбил на всю жизнь?