Философский постгуманизм

Постгуманизм первоначально определялся как пост-гуманизм и пост-антропоцентризм. Например, Рози Брайдотти в одном из ключевых текстов философского постгуманизма, в «Постчеловеке» [Брайдотти, 2021], делит повествование на четыре главы: «Постгуманизм: жизнь после самости»; «Пост-антропоцентризм: жизнь после вида»; «Нечеловеческое: жизнь после смерти»; «Постчеловеческие гуманитарные науки: жизнь после теории». Эта карта важна тем, что она размечает основные моменты философского постгуманизма, который децентрирует человека по отношению к «нечеловеческому» и к человеческим «другим» (то есть всем категориям человеческого, которые исторически в качестве таковых не признавались). Но при этом он опирается на критический пост-дуализм, который не оставляет места для строгого разделения жизни и смерти; наконец, в своей рефлексии он открыт будущему развитию постчеловечества в его одновременно политических и генетических ответвлениях[114]. Следовательно, академические исследования, ранее определявшиеся как «гуманитарные науки или науки о человеке», могут отражать этот поворот, становясь «постгуманитарными науками». Роберт Пепперел, один из первых мыслителей философского постгуманистического подхода, неплохо резюмировал эти аспекты в своем «Постчеловеческом манифесте», опубликованном в качестве приложения к его книге «Положение постчеловека: сознание за пределами мозга» [Pepperell, 1995]:

1. Сегодня ясно, что люди больше не являются самыми важными созданиями во вселенной. И гуманистам еще предстоит усвоить эту мысль.

2. Весь технологический прогресс человеческого общества направлен в сторону избыточности человеческого вида, которую мы наблюдаем сегодня.

3. В постчеловеческую эпоху верования становятся избыточными – в том числе и вера в Человека.

4. Люди, как и боги, существуют лишь в той мере, в какой мы верим в их существование [Pepperell, 2003, p. 177].

С точки зрения Пепперела, пост-антропоцентризм, развитие технологии и устранение Бога и богов, а также устранение людей, – все это процессы, связанные друг с другом. Здесь нам стоит открыть скобку и отметить, что постчеловеческое преодоление привилегии человека не направлено на то, чтобы заменить ее каким-то иным приоритетом (например, машин). Говоря в целом, философский постгуманизм можно считать одновременно пост-центризмом[115] и пост-эксклюзивизмом. Он не опирается на оппозиции, поскольку его можно считать эмпирической философией медиации, которая предлагает примирение существования в его самом широком смысле. Он не использует никакие прямолинейные дуализмы или антитезы, поскольку демистифицирует онтологические полярности, используя постмодернистскую практику деконструкции. Постгуманизм не озабочен доказательством оригинальности собственной программы, поэтому его можно также считать пост-эксклюзивизмом. Он подразумевает необходимость принять «растворение нового», которое философ Джанни Ваттимо в своей работе «Конец модерна: нигилизм и герменевтика культуры постмодерна» [Vattimo, 1991] определил в качестве отличительный черты постмодерна[116]. Чтобы задать нечто «новое», следует определить центр дискурса, чтобы можно было ответить на вопрос «новое относительно чего?». Однако новизна человеческой мысли относительна и ситуативна: то, что в одном обществе считается «новым», в другом может быть обыденным[117]. Кроме того, подходы, занимающие позицию гегемонии, открыто не признают все противостоящие им точки зрения, которые сосуществуют в той или иной культурно-исторической парадигме, а потому не могут признать разрывы, присутствующие в глубине любой дискурсивной формации. Постгуманизм не только ставит под вопрос тождество «центра» западного дискурса, который уже был радикально деконструирован его собственными «перифериями» (в частности, феминистскими, черными, квир- и постколониальными теоретиками). Постгуманизм, будучи пост-гуманизмом, отвергает центральность центра в его единичной форме, независимо от того, в каком модусе он существует – гегемонии или сопротивления [Ferrando, 2012]. Постгуманизм может признать наличие определенных центров интереса, но его центры являются подвижными, номадическими, эфемерными. Его подходы должны быть плюралистическими, многослойными, всеобъемлющими, но именно для того, чтобы оставаться открытыми, включая и эксклюзивность, которая не позволяла бы развернуть такую стратегию.