Ницше родился и вырос в довольно суровом обществе, в котором религиозность была не выбором, а необходимостью. В XIX веке в Европе, чтобы быть членом гражданского общества, надо было быть христианином, и это требование было как явным, так и подразумеваемым; роль религии была настолько важной, что любой, кто опровергал ее принципы, мог считаться опасным, безумным или даже еретиком. Это, в частности, одна из причин, по которым Дарвин ждал двадцать три года, прежде чем представить свою книгу «Происхождение видов» (1859) широкой публике, ведь ее основной аргумент, заключающийся в том, что виды происходят друг от друга, расходился с концепцией творения, изложенной в Библии (Бытие 1:1–2:3). Мы должны подчеркнуть, что, когда Ницше заявляет о смерти Бога, он имеет в виду не только религию, но и науку, если она становится предельным авторитетом, которому следует поклоняться и с которым надо слепо соглашаться[99]. Бога у Ницше следует понимать в широком смысле слова, то есть как всякий внешний авторитет, который навязывает свою Истину индивиду. Говоря в целом, смерть Бога следует рассматривать в качестве метафоры отвержения всего внешнего, навязанного нашей собственной жизни, то есть метафоры поиска своего собственного голоса, следовательно, необходимо уважать и взращивать различные точки зрения и позиции[100]. Смерть любой внешней Истины позволяет родиться Übermensch, то есть вступившему в свою полную силу индивиду. И это поразительный дар, который Ницше подарил всем нам.
В каком смысле Ницше может быть важен в нашей повседневной жизни?
Чтобы понять то, живем ли мы жизнью, которой мы на самом деле хотим жить, он предлагает убедительный мысленный эксперимент «вечного возвращения того же самого»[101]. Давайте попробуем его провести. Сядьте и закройте глаза. Теперь представьте, как именно вы сейчас живете. Что если бы ваша жизнь в будущем возвращалась в том же самом виде, буквально в том же самом, причем всегда? Всякая мысль, которую вы когда-либо подумали; каждый человек, с которым вы встречались; каждое действие, совершенное вами; каждая мечта, которая у вас была: все, буквально все то же самое. Никаких отличий. Какое впечатление произвела бы на вас такая идея – ошеломила, ужаснула, порадовала или привела бы в отчаяние? Подождите минуту, и подумайте о своей эмоциональной реакции на этот мысленный эксперимент: как именно вы среагировали? Согласно Ницше, человек, который с радостью принимает такой мысленный эксперимент, – и есть Übermensch. Тот же прием мы можем применять и в нашей повседневной жизни; например, если мы не уверены в каких-то важных решениях, мы можем спросить себя: что если бы… мне пришлось испытывать это всегда? Это, возможно, поможет нам определить, что нам на самом деле важно.
Поддерживает ли постгуманизм смерть Бога?
Постгуманизм поддерживает конец внешних Истин, навязанных индивиду, хотя конкретные обстоятельства смерти Бога, как они описаны Ницше, возможно, не соответствуют медиированному подходу постгуманизма. В отличие от антигуманизма, постгуманизм не всегда опирается на смерть Бога или же на смерть Человека, как ее понимал Фуко. С одной стороны, представления о «смерти» сами по себе основаны на признании символического дуализма живого и мертвого, который как раз был оспорен постгуманистической позицией[102]. Еще важнее то, что, согласно Ницше, Бог не просто умер: «Мы убили его»[103]. Если Бог и человек мертвы, тогда кто же убил их? Кто такие эти «мы»? Вы убили Бога? Это важный вопрос, учитывая тот простой факт, что, раз кто-то говорит об их смертях, значит сам он выжил: кто же этот выживший? Смерть Бога, как и смерть Человека, можно считать символической искупительной жертвой, которая в рамках постгуманизма не считается необходимой. В этом смысле точнее было бы говорить о завершении всякой внешней истины в силу индивидуального развития, которое не опирается на убийство (последнее обязательно привело бы к мести). И если антигуманизм характеризуется противоположной установкой, обусловленной социальной и культурной повесткой, в которой он получил развитие (символическим десятилетием в этом плане выступают 1960-е годы), постгуманизм, который приобрел ясные очертания в 1990-е, представляет собой философию медиации, соотносящую гегемонные способы мышления с модусами сопротивления [Ferrando, 2012][104]; они не отвергаются, но признаются в качестве функциональных актов философской драмы, а также, в целом, источников исторического формирования понятия человека.