Философский постгуманизм

Третья и последняя метаморфоза духа – это ребенок, который говорит «да» только тогда, когда хочет сказать «да». Представьте себе маленького ребенка (шести или семи месяцев от роду). Если ребенок голоден, он будет есть, и будет плакать, если еды нет; если он не голоден, есть он не будет, даже если родители попытаются его накормить. Кроме того, креативность такого ребенка не ограничена правилами или ожиданиями. Например, если дать такому ребенку книгу, он не отнесется к ней как к книге; вместо этого он исследует весь ее потенциал, трогая ее, раскрывая, поворачивая в разные стороны, нюхая ее, он может даже попробовать ее на вкус, а потом бросить книгу на пол и увлечься чем-то другим. Ницше указывает: «Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения» [Там же, с. 19]. Ребенок представляет Übermensch – но мы должны пояснить, что Ницше не утверждает, будто все дети – сверхлюди; это просто метафора. На самом деле Übermensch – это процесс (ребенок был верблюдом, а затем львом) и выбор. По этой причине, скорее всего, генетически спроектировать Übermensch невозможно. Более того, хотя Ницше, возможно, и не был бы против наших современных достижений в области науки и технологии, проект генетического проектирования ребенка как Übermensch показался бы ему чем-то, что навязывается индивиду внешним авторитетом (таким как родители или ученые). Конечно, Ницше постоянно говорит об amor fati (любви к собственной судьбе)[91], однако судьба, которую имеет в виду Ницше, – та, что вы создали для себя самого, а не та, что была навязана вам Богом, родителями или генетиком. Это довольно важный пункт философии Ницше. Далее мы попытаемся разобрать его подробнее, рассмотрев понятие смерти Бога.

Во-первых, поставим ключевой для нашего философского исследования вопрос: что можно сказать о сверхчеловеке в отношении к философскому постгуманизму? С точки зрения постгуманизма, хотя Ницше оказал значительное влияние на развитие философского постгуманизма[92], позицию Übermensch нельзя принимать так, словно бы она была чем-то самоочевидным. С одной стороны, Ницше представляет человека как «мост, а не цель»[93], и этот взгляд имеет ключевое значение для постгуманизма; подобная интерпретация человека особенно хорошо сходится с такими понятиями, как la frontera [Anzaldúa, 1987], номадические субъекты [Braidotti, 1994] и киборг [Харауэй, 2017], разработанными в рамках феминистской постмодернистской теории, которая представляет собой один из прямых источников постгуманизма. С другой стороны, Übermensch можно критиковать за то, что он представляется иерархической символикой, в которой друг с другом соотносятся обезьяна, человек и сверхчеловек[94], о чем говорит сам Заратустра: «Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором» [Ницше, 1996б, c. 8]. С точки зрения критического постгуманизма проблемой представляется внутренний антропоцентризм предложенного Ницще понятия сверхчеловека. Еще одно различие – связь этого понятия с убийством Бога: с точки зрения Ницше, эта символическая смерть необходима для рождения Übermensch. Прежде чем разобраться со смертью Бога, сделаем шаг назад и спросим: почему именно Заратустра объявляет о смерти Бога? Заратустра (в греческой традиции – Зороастр), основатель зороастрийской религии[95] – пророк, который жил в VI веке до н. э.[96] в древней Персии; он первым заявил о единстве Бога, о том, что Бог един, всеобщ и трансцендентен (он определял его в качестве «Ахура Мазда», что на авестийском языке значит «Господин» и «Мудрость»), отметив тем самым переход от политеистического общества к монотеистическому. Ницше же в согласии с древнегреческим[97] представлением о времени считал время циклическим, а не линейным; если время циклично, мы можем предположить, что только пророк, объявивший о рождении Бога, со временем сможет объявить и о его смерти[98].