Нельзя было предполагать, чтобы она хотѣла заставить его броситься къ ея ногамъ. Надо предполагать, что еслибъ онъ сдѣлалъ это, то ея упреки были бы сильно горячи, но все-таки ему казалось, что ему не остается другого выбора. Нѣтъ! онъ не отецъ ей, не братъ, и мужемъ ея онъ быть не можетъ. И въ эту самую минуту, какъ ей было извѣстно, сердце его ныло отъ любви къ другой женщинѣ. А между тѣмъ онъ не зналъ, какъ же ему не броситься къ ея ногамъ и не поклясться, что онъ воротится теперь къ своей прежней страсти, какъ она ни безнадежна, ни грѣшна, ни постыдна.
— Желалъ бы я сдѣлать что-нибудь для васъ, сказалъ онъ, придвигаясь къ ней.
— Ничего сдѣлать нельзя, сказала она, сжавъ руки. — Ничего. Передо мною нѣтъ спасенія, нѣтъ надежды на облегченіе и утѣшеніе. Передъ вами же все. Вы жалуетесь на рану! По-крайней-мѣрѣ, вы показали, что такія раны у васъ излечиваются скоро. Вы должны понимать, что я съ нетерпѣніемъ должна слушать ваши жалобы. Вамъ лучше оставить меня теперь.
— И мы уже не будемъ болѣе друзьями? спросилъ онъ.
— Насколько дружба можетъ существовать безъ сношеній, я всегда буду вашимъ другомъ.
Онъ ушелъ и до такой степени былъ занятъ тѣмъ, что произошло сейчасъ, что почти самъ не зналъ, по какимъ улицамъ онъ идетъ. Въ послѣднихъ словахъ лэди Лоры что-то заставляло его чувствовать почти безсознательно, что несправедливость ея упрековъ была не такъ велика, какъ ему казалось сначала, и что она имѣетъ нѣкоторую причину къ своему презрѣнію. Если положеніе ея таково, какъ она описывала, какъ же могло оно сравниться съ его положеніемъ? Онъ лишился своей Вайолетъ и страдалъ; но хотя Вайолетъ была для него потеряна, свѣтъ все-таки для него не опостылѣлъ. Онъ не говорилъ себѣ даже въ самыя печальныя минуты, что для него «нѣтъ спасенія, нѣтъ надежды на спасеніе и утѣшеніе». Потомъ онъ началъ думать, неужели положеніе лэди Лоры дѣйствительно таково. Что если Кеннеди умретъ? Что въ такомъ случаѣ будетъ онъ дѣлать? Черезъ десять, а можетъ быть черезъ пять лѣтъ будетъ ли для него возможно упасть на колѣни съ остаткомъ пыла своей прежней и самой первой любви?
Когда онъ думалъ объ этомъ, его вдругъ остановилъ на улицѣ Лоренсъ Фицджибонъ.
— Какъ это вы смѣете, мой милый, не находиться въ вашей канцеляріи въ такое время, или по-крайней-мѣрѣ не въ парламентѣ — или не на службѣ у вашихъ начальниковъ? сказалъ отставной помощникъ секретаря.
— Я и то на службѣ. Я былъ въ Мэрилибонѣ узнать, что тамъ думаютъ о Канадѣ.
— А что же думаютъ о Канадѣ въ Мэрилибонѣ?
— Ни одинъ изъ тысячи не заботится о благоденствіи или паденіи Канады. Заботятся только, чтобъ Канада не перешла къ Штатамъ, потому что если канадцевъ не любятъ, то американцевъ ненавидятъ.
— Господи! какой изъ васъ вышелъ помощникъ секретаря! Слышали вы новости о Вайолетъ?
— Какія новости?
— Она поссорилась съ Чильтерномъ.
— Кто это говоритъ?
— Это все-равно, но говорятъ, что это правда. Послушайтесь совѣта стараго друга и куйте желѣзо пока оно горячо.
Финіасъ не вѣрилъ этому извѣстію, но все-таки оно заставило забиться его сердце. Онъ, можетъ быть, еще менѣе повѣрилъ бы этому, еслибъ узналъ, что Лоренсъ слышалъ это отъ мистриссъ Бонтинъ.
Глава LVII. Любимая игрушка
Мадамъ Максъ Гёслеръ знала, что ведя борьбу, доставшуюся ей на долю, занимаясь своимъ дѣломъ въ свѣтѣ, она должна была обращать особенное вниманіе на вещи повидимому ничтожныя. Она была происхожденія не знатнаго, а мужъ ея былъ происхожденія очень низкаго. Онъ былъ старъ, когда она вышла за него, и не могла сдѣлать никакихъ успѣховъ въ свѣтѣ, пока не овдовѣла. Тогда у ней стало много денегъ. Она считала себя умной и красавицей. При всемъ ея честолюбіи, въ ней было много смиренія и доброты, и хотя она цѣнила богатство и знала, что деньги составляютъ ея крѣпость и силу, она могла бросать ихъ какъ грязь.
Но она была очень честолюбива и вела свою игру очень искусно и осторожно. Домъ ея былъ открытъ не для всѣхъ; она даже не всегда принимала тѣхъ, кого наиболѣе желала видѣть. Когда въ началѣ весны герцогъ Омніумъ пріѣхалъ къ мадамъ Максъ Гёслеръ, ему сказали, что ея нѣтъ дома. Герцогъ очень быль раздосадованъ, когда подавалъ свою карточку изъ своей зеленой коляски — на дверцахъ которой не было герба. Онъ былъ очень раздосадованъ. Она сказала ему, что она всегда дома отъ четырехъ до шести по четвергамъ. Онъ удостоилъ вспомнить это, а ее нѣтъ дома! Всякій герцогъ разсердился бы, а особенно герцогъ Омніумъ. Ужъ конечно онъ не побезпокоится болѣе пріѣзжать въ Парковый переулокъ. А между тѣмъ мадамъ Гёслеръ сидѣла въ своей гостиной, когда герцогъ подавалъ свою карточку изъ коляски.
На слѣдующее утро изъ коттэджа въ Парковомъ переулкѣ была послана записка — такая миленькая, такъ исполненная раскаянія, угрызеній, что онъ ей простилъ.
«Любезный герцогъ,