Финиш

– Ты закрыла от меня свое сердце и потому не услышишь меня по-настоящему. – Тобиас замолкает и закрывает глаза. С минуту думаю, что он, возможно, вырубился, как вдруг он заговаривает, приоткрыв глаза. – В то утро в доме Романа, когда я тебе признался, ты сказала… что Дом кое-что упомянул про нас – про тебя и меня. – Тобиас смотрит на меня блестящими от слез глазами.

Я киваю, чувствуя, как на мои глаза тоже наворачиваются слезы.

– Расскажу тебе завтра, когда вспомнишь.

– Я ничего не забуду, не смогу. Как ты не понимаешь? – Тобиас с мученическим выражением лица тянет себя за волосы. – Это мой разум проделывает со мной такие шутки. – Он задыхается от эмоций. – Завтра я не смогу тебя спросить, – хрипло шепчет Тобиас. – Пожалуйста, пойми: я не смогу снова задать тебе этот вопрос.

– Хорошо. – Сажусь перед ним на колени и осматриваю его лицо. Лицо человека, обреченного на муки, а не того смелого мужчины, с которым когда-то повстречалась. – Тогда я расскажу тебе сама. Но ты должен знать: Дом хотел, чтобы ты был счастлив.

– Считаешь это возможным?

– Считаю, сейчас ты расстроен, и время неподходящее для разговора, – отвечаю я. Снова сжимаю его руку и целую обожженную, покрытую пузырями кожу.

– Ты все еще меня любишь, – шепчет он, внимательно изучая мое лицо. – Но больше не хочешь любить, – сокрушенно произносит Тобиас и проводит большим пальцем по моим губам. – Tu es si belle[88]. Я не рассчитывал тебя найти, а когда нашел, ты уже не была моей.

Я качаю головой.

– Ненавижу в этом признаваться и хотела бы, чтобы ты перестал меня к этому принуждать, но я всегда была твоей.

– Но их ты действительно любила.

Я киваю.

– Скажи все, что хочешь сказать, Тобиас.

– Признаться, о чем я думаю? Уж поверь, лучше тебе не знать.

– Ты обещал. – В моем голосе звучит предупреждение.

– Какое признание ты хочешь услышать? – Между бровями у него залегает глубокая складка. – Что я каждый день боялся просыпаться рядом с тобой, трахать или заниматься любовью, чувствуя вину? Что каждый день, который проживаю с тобой, ненавижу себя еще сильнее?

– Ты не можешь…

– Чем чаще пытаюсь выкинуть все из головы, тем сильнее разум этому противится. Ты столько всего не знаешь. Большую часть жизни я жил без тебя. Я прожил без тебя тридцать один год, а мой брат… брат, – Тобиас судорожно глотает, – почти всегда был рядом… я не смогу от этого оправиться. Дом… – Он задыхается, произнося его имя, и это разбивает мне сердце. Тобиас до сих пор скорбит так, словно только недавно его потерял. – От этого не убежать.

– О чем ты?

– Насколько иначе сложилась бы жизнь, если бы я, черт подери, их послушал? – говорит он измученным тоном. – Ты и сама наверняка об этом думаешь. Я знаю. О будущем, которое могла бы обрести с одним или с обоими, если бы я не вмешался. Меня убивает, что, возможно, ты до сих пор об этом размышляешь. Мечтаешь об этом. Я не могу… это чувство, боже всемилостивый, эта ревность, что я порой ощущаю… Она пожирает меня заживо. Я видел, как ты их любила, и все равно это сделал. Сознательно вторгся в твою жизнь, потому что безумно тебя желал. Послал к черту братьев, послал всех. И к чему это привело? Это погубило всех, включая нас.

Он с вызовом поднимает голову, и в моих глазах явно видит отражение своего заклятого врага.

– Возможно, я не имею права желать твоего прощения. Возможно, мне нужно, чтобы ты продолжала меня наказывать. Потому что я не достоин прощения, Сесилия. Черт возьми, неправильно, что я получаю тебя, а мой брат гниет в земле. – Свободной рукой он подбирает с пола несколько вырванных страниц и трясет ими. – Возможно, я ненавижу эту книгу, – сминает бумагу, – потому что в ней правда.

– Ты ее дочитал?

– Да, – качает он головой. – Я хочу подарить тебе историю лучше. Хочу иметь возможность стать лучше. Мой брат был как раз таким.

– Тобиас…

– Просто скажи, если я слишком опоздал, скажи правду.

– Правду? И к чему признание правды привело меня в прошлом? – огрызаюсь я.

– Оно привело меня сюда! – орет Тобиас. – Привело меня сюда. Но я хочу услышать самую уродливую правду, Сесилия. Мне это необходимо. Просто скажи, я хочу знать, есть ли у меня шанс.

– Ты всегда плохо переносил честность, Тобиас.

– Мне нужна правда!

– Ты пьян.

– Я несчастен! Ты упрекала меня, что я был трусом. Уж кто бы говорил, Сесилия. Перестань прятаться от правды.

– Ты непростительный эгоист! Это ты хочешь услышать? И, возможно, я не хочу прощать тебя за те годы, что плакала по тебе, видела сны о тебе, за те муки, что пережила восемь месяцев назад, умоляя тебя понять то, что было чертовски очевидно нам обоим. Ты прогнал меня, чтобы облегчить чувство вины, боль и страхи, не учитывая, что я страдала в одиночестве – а может, учитывая, но тебе этого было мало, чтобы ты перестал причинять мне боль. И за это нет тебе прощения. И то, что ты сейчас делаешь, так же эгоистично.