Финляндия: государство из царской пробирки

Таким образом, сложилась странная ситуация, когда целый ряд знатных вельмож Екатерины II оказался в подчинении у брата шведского короля. Хотя и с оговоркой, что они должны ему повиноваться, если это не противоречит их долгу в отношении собственного монарха. Вступавшие в масоны приносили клятву:

«Повиноваться ему (Карлу Зюдерманландскому — И. П.) во всём, что не противно верности, повиновению и покорности, которыми я обязан моим законным государям и как светским, так и церковным законам этой Империи»[235].

Согласно некоторым источникам, примерно в это же время состоялось посвящение в масоны наследника русского престола Павла Петровича[236]. Понятно, что Екатерину II подобное положение дел не слишком устраивало:

«Её Величество почла весьма непристойным столь тесный союз подданных своих с принцем крови шведской. И надлежит признаться, что она имела весьма справедливые причины беспокоиться о сём»[237].

Однако до поры до времени русская императрица относилась к масонским увлечениям своих подданных весьма снисходительно. Как писал в 1790 году Екатерине II московский генерал-губернатор князь А. А. Прозоровский,

«нам прислано было на заведение оного (т. е. масонства — И. П.) из Швеции 500 червонных, о чём и до сведения Вашего величества дошло, и Вы принять сие изволили с гневом, но наконец сие осталось в забвении»[238].

Среди контролировавшихся шведами российских масонских структур особого внимания заслуживает основанная 12 (23) сентября 1779 года кронштадтская ложа «Нептуна к надежде»[239]. Возглавлял её адмирал Самуил Карлович Грейг, англичанин по национальности, перешедший в 1764 году на русскую службу из британского флота и с 1775 года занимавший должность главного командира Кронштадтского порта[240]. Общее число её членов составляло 86 человек, в основном это были морские офицеры[241].

Но вернёмся к шведским военным планам. Густав III собирался напасть неожиданно, чтобы не дать России подготовиться к отпору. Однако по действовавшим тогда основным законам Швеции король не имел права начать наступательную войну без согласия риксдага. Таким образом, следовало представить Россию зачинщицей войны.

5 июня 1788 года Густав III отправил письмо своему другу Г. М. Армфельту, в котором говорилось:

«Примите все меры предосторожности, чтобы никто не мог нам приписывать вину открытия военных действий. Лишь бы один стог сена сожжён был русскими в шведской Финляндии, и этого достаточно, чтобы назвать императрицу начавшей войну, и государственный совет в Дании не будет считать себя обязанным исполнить обещание договора. Ваш дядя (командующий шведскими войсками барон Карл Густав Армфельт — И. П.) может выставить пограничные форпосты на спорной территории; тогда и того довольно, чтобы какой-нибудь задорный русский офицер затеял спор; тогда наши форпосты отступили бы, так что русские последовали бы за ними и перешли бы через границу в шведскую Финляндию; последнее можно бы считать объявлением войны со стороны России… Всё зависит от того, чтобы русские перешли границу, лучше всего, нападая на какой-либо пограничный форпост; но только, чтобы то, что должно случиться, случилось поскорее»[242].

13 июня шведский король повторяет свой приказ:

«Теперь уже время стараться начать войну, nota bene заставить русских начать спор на границе»[243].

Увы, к разочарованию Стокгольма, Россия не обнаруживала ни малейшего намерения напасть на Швецию. Как заявляла по этому поводу Екатерина II, «я шведа не атакую, он же выйдет смешон», «мы шведа не задерём, а буде он начнёт, то можно его проучить»[244]. Более того, русская императрица отдала строжайший приказ не поддаваться на провокации. На нашей стороне границы были приняты все меры, чтобы не дать повода к ссорам и недоразумениям: были сняты пограничные караулы, русским войскам запрещалось первыми открывать огонь[245].

В результате шведы были вынуждены прибегнуть к неуклюжей провокации. В ночь с 16 на 17 (с 27 на 28) июня 1788 года, переодев одно из своих подразделений в русские мундиры, они инсценировали перестрелку у местечка Вуольтенсальми в приходе Пумала. Ссылаясь на это «нападение русских», Густав III заявил, что теперь он имеет право защищаться и продолжать войну, не запрашивая согласия риксдага[246].

20 июня (1 июля) 1788 года, за день до официального начала войны, шведский флот вошёл в Финский залив. Его командующий, уже упоминавшийся мною герцог Карл Зюдерманландский, рассчитывал внезапным нападением разгромить русские военно-морские силы[247]. 6 (17) июля западнее острова Гогланд произошло сражение между шведами и Балтийской эскадрой под командованием адмирала Грейга. Силы сторон были сопоставимы: у шведов 15 линейных кораблей и 8 фрегатов, у русских — 17 линейных кораблей и 8 фрегатов, русские имели некоторое преимущество за счёт бо́льшего числа кораблей и пушек.