Доступ к церкви здесь – все равно что вход в античный амфитеатр. Поднимаясь по лесенке, мы неожиданно оказываемся на склоне искусственного холма, образованного, как и раньше у Аалто, здешней же землей из котлована. Мы обнаруживаем себя «на сцене», у большой, поросшей травой эстрады, открытой на церковь, а за спиной у нас травяной покров ступенями ведет вверх, панорамно разворачивая обзор библиотеки, театра и муниципалитета. Церковь и светские здания разделены улицей, но зеленый холм, не видный ниоткуда снизу, спрятанный за белой церковной оградой вдоль дороги, вдруг «включается» и начинает работать, производить энергию объединяющей надбудничной связи. Аалто придумал этот возвышенный зеленый театр для религиозного праздника Эстерботнии. Широкие западные двери церкви раскрываются прямо в живую, восходящую к небу зелень.
В самой же церкви мы, наоборот, идя к алтарю, углубляемся, движемся вперед и вниз, словно входим в море. Длинные светлого дерева спинки скамеек чуть выгнуты назад и ряд за рядом, как волнистая отмель, влекут наш взор к одинокому деревянному кресту на белой стене, слева от которого под белым согнутым крылом видны кафедра и белый рояль. Скамьям волнообразно отвечает ритм потолка, разделенного широкими горизонтальными дугами, которые, будто мы следим глазом за живыми гребнями волн, разбегаются от центра к стенам и там возбуждают новые волны, плавно движущиеся над высокими окнами к алтарю. Весь интерьер церкви несет нас к алтарю, словно лодочку. И, подобно тому как в древнегреческих периптерах идеальными деревьями жили колонны, здесь столь же живыми мы воспринимаем все элементы этого геометрического духовного пейзажа, от скамей и светильников до каждой тяги, плитки пола или серой мраморной ступени алтаря.
Внешне здание церкви выглядит особенно, а в темное время дня – сказочно. Аалто придумал высокие окна, иллюзорно полуприкрытые более низкими белыми зубчатыми стенами. Силуэты окон похожи на деревья типа пиний под кроной-капителью, гигантские грибы, ну или молотки. Когда в окнах горит свет, они превращаются в яркую галерею «за» стенами. Если смотреть снаружи – то в периптер наоборот, так как в Греции колонны поясом обводят темное тело храма, а здесь словно бы душа церкви волной светящихся окон-колонн раскрывается вовне.
Выйдя из церкви, мы сразу видим впереди за зеленым холмом темно-синюю волну, очерченную плавной линией, в которой каждый узнает открытый рояль. Это муниципалитет. Аалто облицевал его фасады специальными изразцами – глазурованными клиновидными кирпичами василькового цвета, а на белых колоннах, несущих перекрытия второго этажа у входа в здание, сделал вертикальные серые накладки-клавиши. В объеме верхнего этажа – за плоскостью гигантской «крышки» небесного рояля – размещен зал заседаний муниципального совета. К этому времени у архитектора есть уже несколько формальных приемов, которыми он пользуется, словно бы исполняя всякий раз в иной аранжировке одну музыку. Постановка верхнего доминирующего объема на нижнем всегда новая, объясняющаяся образом здания. И основная тема интерьера – общность муниципального совета – в Сейняйоки проявляется по-своему. Тут всех собравшихся в комнате объединяет скос потолка, превращенного в световой фонарь: все они сидят под одним небом, а когда оно затуманено или погружено в ночь, зал освещают десятки подвесных ламп в форме, которую Аалто назвал «ручная граната».
Двери зала открываются в коридор, из которого есть прямой выход в террасный сад, спускающийся, как дерновая лестница в Сяюнятсало, к внутренней улице между муниципалитетом, театром и библиотекой. Улица выложена торцами из серого гранита, образующими квадраты, связанные линиями светлых полированных камней, и тянется в сторону церковного входа. Здание театра замыкает перспективу высоким черным углом-флагом, плывущим над складчатыми уступами белых стен. Библиотека развернута низкими белыми фасадами в сторону театра и вдоль мощеной улицы и террасного муниципального сада. Как и выборгская, она освещается и электрическим, и дневным светом.