Фирдоуси Абулькасим. Шахнаме. Том 2

Призвал скотоводов со склонов Колу,[317]
Царевича им поручил и, хвалу
Воздав ненаглядному, свету очей,
⁸²³⁰

Наказывал вождь: «Больше жизни своей Любите, лелейте его, чтоб пути
Ни ветру, ни праху к нему не найти.
Во всем угождайте ему: ничего —
Ни ока, ни сердца — не жаль для него».
«О вождь, — пастухи отвечали тотчас, —
Усердно исполним твой каждый приказ».
С младенцем кормилицу он снарядил
И щедрой рукой пастухов наградил.
Склонились, и руки к очам поднесли,
⁸²⁴⁰ И в горы младенца с собой увезли.
Года проходили, в безвестности он
Рос, щедро дарами небес наделён.
Когда исполину седьмой миновал,
Он доблестью славный свой род затмевал.[318]
Лук сделал из жерди отважный стрелок,
Скрутил тетиву из овечьих кишок,
Скрепил на концах два надёжных узла
И лук оснастил. Хоть без перьев стрела
И без наконечника — отрок готов
⁸²⁵⁰ В просторы степные помчаться на лов.
Уже на десятом году исполин
На вепря, на волка кидался один;
Уж тигров и львов обрекал он на смерть,
А луком была та же гнутая жердь.
Шло время, и лето сменяло весну,
Не стал подчиняться юнец пестуну.[319]
Спустился пастух озадаченный с гор,
Явился, степной пересекши простор,
К Пирану: «На нашего юного льва
⁸²⁶⁰ Пожалуюсь я, о дружины глава!
Сначала на ланей охотился он,
Затем был охотой на тигров прельщён,
А ныне и льва на охоте настичь
Ему не труднее, чем робкую дичь.
Ведь если себе причинит он изъян —
Меня обвинишь ты, о славный Пиран!»
С улыбкою выслушав эти слова,
Вождь молвил: «Природа его такова!».
И вот предводитель бойцов с пастухом
⁸²⁷⁰ Ко льву солнцеликому мчатся верхом.
Выходит к ним отрок. На плечи и стан
Взирает, дивясь, именитый Пиран,
А тот легче ветра к нему подбежал
И руку почтительно облобызал.
Увидел Пиран ослепительный лик,
И нежности жар ему в сердце проник.
В объятиях долго держал он юнца,
В душе за него умоляя Творца.
«О доблестный,— вымолвил отрок,— свой край
⁸²⁸⁰ Немеркнущей славой весь век озаряй!
Недаром здесь каждый, кто знает тебя,
Добрейшей душой называет тебя.
Пастушьего сына, людей не стыдясь,
В объятья ты принял, прославленный князь!»
Жаль юноши стало вождю-мудрецу,
И кровь прилила от волненья к лицу.[320]
Вскричал он: «Мой отрок, душе дорогой,
Благих властелинов наследник благой!
В роду твоём не был никто пастухом,
⁸²⁹⁰ Немало тебе расскажу я о том».
Велел для него привести скакуна,
И мантия царская принесена.
Направился в замок с ним доблестный муж 
И горько оплакан был вновь Сиавуш.
Стал юноша витязю светом очей;[321]
Любя ненаглядного все горячей,
Страшась за него, Афрасьяба кляня,
Ни ночи не знал он спокойной, ни дня;
Питомцу все силы души посвятил.[322]
⁸³⁰⁰ Шли дни, продолжалось вращенье светил...