Фирс Фортинбрас

Почему-то нам захотелось перед началом переговоров поесть (избегаю говорить «перед стрелкой»), и вовсе мы не собирались ограничиться чашечкой кофе, определённо – мы ели. Не помню, что я (возможно, рататуй какой-нибудь), но что он, помню отлично: охотничьи колбаски с грибами, тогда как я не любитель грибов, не мною собранных. На столе стояла корзинка с лавашем, ещё был фарфоровый сливочник почему-то с кетчупом и почему-то неоткрытая минералка – боржоми (абхазско-грузинский конфликт позади, а до запрета напитка в нашей стране – временного, впрочем, – лет десять примерно, и чуть больше до войны с Грузией…). Может, это был грузинский ресторанчик? Но нет, вряд ли. Кстати, ел я, вспомнил, кажется, – борщ. Впрочем, не важно. Феликс по левую сторону стола сидел, рядом со мной лицом к окну, а я лицом к барной стойке, за которой, в чём уверен сейчас, никого не было – и не висел ли там, вспоминаю, портрет председателя Мао?.. Да откуда же взяться ему? Может, китайский был ресторан? Да нет же, нет. Портрет председателя Мао я видел только однажды и в другом ресторане, определённо китайском, не здесь (а в Питере – на Марата!). Но не важно, не важно.

Такова экспозиция, такова мизансцена.

Многое мне сейчас кажется странным.

Но самым странным был наш разговор.

Вот он запомнился хорошо.

(Я, кажется, повторяюсь.)

Казалось бы, перед ответственной встречей надо было бы и дискурс вести поответственнее, а Феликса потянуло вдруг на культурологию.

О да, слово «дискурс» – обязательно с ударением на первом слоге – было страшно модным в те годы.

О театре ему захотелось.

После знакомства со мной он, оказывается, не сидел сложа руки.

– Перечитал я вашего «Гамлета». Да, мне понравился.

Сказано было так, словно похвала относилась ко мне лично.

– Во-первых, немногословен, во-вторых, ненавязчив, в-третьих, предельно спокоен. В-четвёртых, человек-победитель, быть победителем – в природе его.

– Вы о Гамлете, о принце Датском?

– О Фортинбрасе. Мы о нём говорили. Хотели бы быть на его месте?

– Что значит «быть»? – Я не понял вопроса.

– Быть – значит быть, а не быть – значит не быть.

Смотри-ка, философ, – мелькнуло в мозгу.

– Я актёр, – напомнил я Феликсу.

– Мне кажется, каждый, кто видит на сцене этого актёра, хочет быть на его месте.

– «Этого», простите, это актёра какого?

– Какой Фортинбрас.

– Я правильно понимаю: каждый, глядя на актёра, играющего Фортинбраса, тоже хочет сыграть Фортинбраса?

– Хочет стать Фортинбрасом. Оказаться на его месте.

– На сцене?

– В жизни, конечно.

– Стоп, – попытался я вникнуть в его мысль, – не то же это самое, что сказать: каждый хочет оказаться наследным норвежским принцем?

– Фортинбрасом.

– Да, Фортинбрасом, принцем Норвежским?

– Я не спорю. Мы говорим об одном.

– Я вообще не понимаю, о чём говорим.

– Возможно, я высказываюсь неубедительно, – обидчиво проговорил Феликс. – Я далёк от театральной жизни. Это неправильно. И иногда сам задумываюсь, а не поднять ли мне на сцене… Из классики что-нибудь. Самому.

– Поднять в смысле поставить?

– Ну я не конкретно…

– В смысле профинансировать?

– Я не конкретно. Должна быть большая идея. Вы в этом, конечно, лучше разбираетесь. Просто хотел поделиться впечатлением.

– Я понял, вы прочли «Гамлета», и вам понравился Фортинбрас.

– Пример бессмертного героя.

– Они все бессмертные. И Гамлет. И Офелия. И Полоний. И даже Йорик со своим черепом.

– Нет, нет, эти все умерли. В отличие от Фортинбраса.

– Так и Фортинбрас умрёт когда-нибудь.

– Кто вам сказал?

– А разве нет?

– Там про это ничего не говорится.

– Но опыт подсказывает.

– Чужой.

– Чужой не чужой – общечеловеческий. А вы думаете, нет?

– Мой опыт подсказывает, что Фортинбрас жив. Фортинбрас бессмертен.

– Что-то подобное я слышал о Достоевском.

– Мы о Шекспире, – весомо произнёс Феликс.

В аллюзии на Булгакова я не стал признаваться.

– А Шекспир? – спросил я. – Он живой?

– Шекспир в могиле.

– А Фортинбрас нет?

– Вы читали пьесу? – спросил Феликс.

– Блеск. – Я терял самообладание. – Нет, просто блеск! Конечно, не читал! А надо? Мне бабушка рассказывала содержание… Советуете прочесть?.. Ладно, ладно, – попытался себя успокоить. – Так что же… если в художественном произведении… в романе, в трагедии, в поэме, например… любой, кто остаётся живым, так он уже и бессмертен?

– Мы не о любом, мы о Фортинбрасе.

– Чем же в этом смысле Фортинбрас отличается от любого другого вымышленного персонажа?

– Всем!

– Да чем же, чем?

– Просто вы не понимаете Фортинбраса.

– Я не понимаю?.. Блеск. Блеск! Я не понимаю Фортинбраса!

– Он бессмертен. Он отменяет смерть. Ну как же? Там прямым текстом говорится!..

– Что говорится? Там про бессмертие нет ни слова!

– Здравствуйте! Он приказывает унести мертвецов. Смерть перечёркнута. Он – воплощение жизни во всей её полноте! Он молод. Пушки – салют! А далее – открытая бесконечность!.. И мы – в ней!.. Вы что же, не чувствуете?..

– Нет никакой бесконечности!.. Нет ни вечности, ни бесконечности!.. Где вы видите бесконечность?..

– Везде! И Фортинбрас в неё смотрит!

– А Горацио? Он тоже остаётся живым… И свита Фортинбраса, она тоже состоит из бессмертных?