Фирс Фортинбрас

Если бы не та девочка, всё бы на ура проскочило, как первые два раза. Но она на кухню вошла в самый кульминационный момент. Папа её на табуретке сидел, руки за спину (но свободные!), я перед ним на корточках, он принуждён мне в глаза смотреть, и тут она входит. Оторопел. Что такое ещё, мы так не договаривались! У папы в глазах ужас, и у меня, думаю, ужас, я от папы взгляда не отвожу, а её боковым зрением вижу. Мычать перестал. А она: «Никита Витальевич, это вы?» И тут я понимаю, что год назад вёл у них в школе кружок сценической речи, недолго, четверть всего. Пердюмонокль (как говорить любила Рина моя). Вмиг спина у меня вспотела. Сказать ей человеческим голосом: нет, девочка, ты ошиблась, иди отсюда? А папашу трясёт всего, он не понимает, что его дочь сказала, он только мою реакцию видит, и она в дрожь вгоняет. А я повернулся, на девочку смотрю и подмымыкиваю – как можно нежнее, негромко: уходи, мол, девочка, я другой дядя. А папаша её на русский меня переводит: Машенька, иди в комнату, Машенька, иди в комнату. И просит нас, меня главным образом, дочь не трогать, девочку бедную… Меня… О йо! Мать, мать, мать, мать, мать!.. Что вы делаете со мной?! Я быстрым шагом вон из квартиры, прочь, прочь!.. Мать, мать!.. Гаврилыч меня на улице догнал. – Ты чего? – Это я чего? Это я чего? Ты обещал, никого не будет! – Ну прости, говорит, непредвиденные обстоятельства, в школе, наверное, карантин, откуда я знал, говорит, что у него дочь есть, что с ним вместе живёт, что вы с ней знакомы? – Не подходи, убью! – Он знает, что не убью, знает, что добрый, а я действительно убить мог, так меня всего заколбасило. – Ну чего ты расстроился, ты же профессионал, а пошло бы на сцене что-то не так, не по плану, вот партнёр твой стал бы икать или текст забыл, ты бы что, тоже ноги сделал из театра? – Замолчи, полоумный! Ты мне ещё про театр будешь рассказывать? – Ох как меня взбесило тогда!.. про театр будет рассказывать – мне!

Мы поссорились, но ненадолго. Через день деньги. Принёс. Мне. Не надо было брать, я отказывался. – Благотворителем стал? – он спросил. Я взял. Не надо было. Но взял.

Взял. Взял.

33

Написать брату письмо. Да, мне часто хотелось.

(Написать брату письмо хочется часто.)

Попросить прощения – за всё. Прости, брат, что я тебя бил иногда, я был старше, сильнее. Доставалось тебе от меня, плохо это. Ты дразнил меня, выводил из себя. Я не сдерживался. Нехорошо.

Мама мне всегда говорила, что старший брат должен быть защитником младшего. А что, я не играл роль защитника, когда требовала ситуация? Но ты зачем-то дразнился. Отрицал очевидное, говорил, например, что мой рост самый обычный, что я среднего роста. Тогда как я был больше тебя и сильнее. И старше.

Или, противореча сам себе, говорил, что у нас в роду таких крупных нет и никогда не было и что меня подменили в роддоме.

И даже когда мы выросли, ты продолжал в том же духе. Всем рассказывал, что меня не взяли в армию, потому что я симулировал гигантизм. Симулировать гигантизм – это бред сивой кобылы. В армии нет ограничений по высокому росту. По низкому – есть, а по высокому – нет. Совершенно естественно, что меня направили на обследование гипофиза. Допустим, это действительно открывало возможности. Но, во-первых, братишка, ты сам отрицал мой актёрский талант. А во-вторых, всё то же: это не симуляция гигантизма. Симулировать гигантизм невозможно. Неужели это следует объяснять?

И что в Театральный я поступил, потому что подружка моя была дочь декана, это неправда. Не из-за этого я поступил в Театральный. А ещё бы тебе понравился мой Фирс, когда ты не забыл мои прежние роли – палача, когда я тебе выкручивал руки, надсмотрщика, когда запирал в чулане! Просто ты злопамятный, вот и всё.

Ты даже к имени моему придирался, говорил, что «кит» – это по-гречески «морское чудовище», хотя Кит – всего лишь сокращение от моего полного имени. Между прочим, «победитель» – так с греческого Никита. И никому, кроме тебя, не приходила мысль, что Кит – это чудовище. Просто я родился крупным ребёнком, а кит-рыба в нашей традиции – это добряк, а никакое не чудовище, это основа основ, земля на таких держится.

А сколько раз ты говорил, что у тебя нет брата, что я не брат тебе… Может, ты прав был? Может, тебя нет, брат? Нет и не было? А кто был?

Гражданин Французской Республики… Свобода. Равенство. Братство. Поди, дорожишь победами Бонапарта?

34

В качестве вставной главы, предвосхищая события, уместно, по-моему, запечатлеть недавний разговор с коучем нашим С. А.

– Зря вы мне показали финал. Ну забежали вперёд, так и держали бы при себе.

А разговор был приватный.

С. А. категорически не понравился финал (он впереди, мы ещё не дошли до финала).

Справедливости ради, редактура С. А. касается стиля, композицию он оставляет неприкосновенной. Но критикует нещадно.