Фирс Фортинбрас

– Почему «был»? Лежит в шкафу. ТТ-3, семьдесят второго года выпуска. До двух мегаом, как ты говоришь. Правда, погрешность высокая. Зато надёжность!

– В Богдановке. В Красной Горке, – вспоминалось мне, как мы гастролировали.

– По области, – сказал он.

– Ну было такое, – подвёл я было черту, но сосед взялся рассказывать:

– Мне особенно в Скуделицах понравилось, в Старых. Стоим на площади у входа на рынок. Столик, на нём тестер, две медные пластинки к прибору подключены. А на площади местные на гитарах наяривают. День города, так? У них зрителей человека четыре, а все к нам в очередь выстраиваются. Всем хочется узнать, как ты говоришь, это… электрическое сопротивление тела. Своего тела. Заплатить… сколько там стоило?.. мелочь какую-то… положить ладони на пластины медные и посмотреть на стрелку. А мы им говорим, значит, сколько у них килоом у каждого. Семьдесят. У вас нормальное. А у вас пятьдесят пять. Остерегайтесь ударов током, для вас это особенно опасно. Мы оба в белых халатах были. Тебе белый халат был маловат. Был халат – ему маловат. Здорово: в рифму! Зато – артист! Как ты был убедителен! Как ты был убедителен! И голос у тебя – убедительный. Доверие внушал. Ко мне бы одному никто не подошёл бы. А ты большой, высокий. Защитник. Униженных и оскорблённых. И правду им говоришь, ничего не скрываешь – об их электрическом сопротивлении тела. И потом – действительно правда! Никакого вранья! Я до сих пор не понимаю, почему это так интересно – узнать про электрическое сопротивление своего тела… И главное, вопросов не задавали. Уходили в задумчивости. Это лучше, чем долги выбивать, я согласен. Долги выбивать – напряжённее… Помнишь, старичок один сказал, что у него сопротивление тела с возрастом только растёт. Знал, о чём говорил. Почему растёт, интересно? Усыхаем, наверное, с возрастом. Кровь гуще. Ты молодой, у тебя всё впереди. А мне сороковник скоро. А всё потому, что верят у нас в науку. Вернее, недавно верили, а теперь уже нет. Кому наука нужна? Никому не нужна. Наука и техника. Наука и жизнь. Всё – как отрезали. Знание – сила. Пропал интерес. Скоро знать не будут, в чём сопротивление измеряют. Что такое закон Ома. Ом это что. Сколько ом в килооме. Мегаом это как. Что на резисторе мелкими циферками написано. Успели мы с тобой, успели. Могли прозевать. Согласись, это я придумал так зарабатывать. Это я тебя подбил. Приятно вспомнить. У них там рок-группа на площади… а все к нам стоят. И мы под музыку, под музыку. Под ламбаду. Столик, прибор. Тело сопротивляется. Ты спишь?

– Нет. Не понимаю только, зачем ты мне это рассказываешь.

– Вспоминаю.

– Когда я пытаюсь рассказать про это, никто не слушает. Я привык, чтобы меня слушали. Меня всегда слушают, когда я рассказываю. Но только не это. Почему я тебя слушаю? Загадка.

– Потому что это тебя касается лично. А что тут не понять? Про себя слушать приятно.

– Врёшь. Неприятно. Плохо рассказываешь. Без огонька. Всю историю загубил.

– Расскажи лучше.

– Я что, идиот?

– Никитыч, я при деньгах. Ты богат? Не богат? Короче, идея. Давай вызовем проституток.

– Опять за своё? Хватит. Не пью больше. Себе вызывай.

– Хочешь бросить меня одного?

– Да на кой мне проститутки твои, очнись! У меня подруга-красавица. Ушла от меня. Ты не знаешь её. Ну на кой ты циник такой, Гаврилыч?

– А я вызову.

– Да тебя отметелят, что косой вызываешь. Ты же косеешь. И правильно сделают.

– Кто меня отметелит?

– Охрана.

– Видно сразу, не пользуешься услугами. Богема вшивая.

– Ну ты и циник. Ну ты и циник. В душу мою залез. У меня беда, горе. Ну ты и циник. Какой ты всё-таки негодяй. Сам жри свой самогон.

Я ушёл к себе в комнату.

К себе ли? Есть ли у меня право сказать: к себе?

Сел брату письмо писать, вспомнил, что уже сегодня писал, и опять передумал.

Потом лёг, лежал без света. Легендарных вспоминал мастеров сцены, как они, сильно датые, гениальную игру выдавали. А мы что? – самогона примешь для вкуса и уже потерялся. Где я? Кто я? Существую ли я сейчас?

Физиологически существовал, безусловно. Грустный упрёк своего организма, что с ним совсем не считаюсь, ощущал натурально, но и благодарность была – за то, что я не запойный.

Хотя кто кого благодарил, это как ещё посмотреть…

Иногда я забывался. А забыться в моём случае – это забыть, что Рина ушла. Рина-Марина. Что с нами случилось – с ней и со мной. Вот это забыть. Тут я приходил в себя, вспоминал, и меня била дрожь.

Дрожь, дрожь, дрожь… Вот оно, неподдельное. Вот тебе настоящее. Вот она, подлинность!.. (Одно время увлекался Гротовским…)

Всё-таки я, наверное, забылся – в смысле снова уснул. Во всяком случае, он снова заставил меня пробудиться.

– Ты тут моим продуктом брезгуешь, а я для тебя с лялей договорился… Если быстро, она за полцены соглашается…

Я толкнул его.

Вскочил и толкнул.

Вскочил, и толкнул, и выбежал из квартиры.

В тапочках?

Вряд ли в носках.

Почему-то помчался наверх. Там к люку на чердак лестница металлическая, ступеньки прутьями.

Дверца была на замке, уперся головою в неё, а ногами при росте моём на площадке стою – ступнями обеими, руки продел за ступеньку.