Фистула

Пока мальчик с отцом одевались, я подошёл довольно близко к озеру. Всматривался в него. Солнце уже потянуло вниз, но оно ещё не краснело; ветер запрыгал по веткам, тени высоких деревьев устроили какое-то тайное собрание; благолепие этого места начало обнаруживать в себе первые искажения – его ночному измерению не терпелось вступить в свои права. Откуда-то из глубины медленно поднималось к поверхности массивное тёмно-зелёное уплотнение, как гигантское дрожащее озёрное сердце. От меня остался один только взгляд, ищущий дна взгляд – и вот уже идущий ко дну. Мне теперь казалось, что я давно сижу под водой, что оттуда я и наблюдаю за сценами из супружеской жизни (Капитан играючи ущипнул сестру оставив на ней очередной хозяйский след), но в следующую секунду я представил, как если бы это кто-то другой, ещё не проявивший себя, не вышедший на поверхность, наблюдал за всеми нами и поделился со мной своей точкой зрения – чтобы напугать или ещё больше запутать, а может – предупредить? Я услышал, как Лев позвал меня – его голосок прозвучал как бы одновременно из озёрной глубины и со стороны берега, – и, отвернувшись от озера, почувствовал облегчение. Мы пошли назад.

«Мама, а это кто фирикает?»

«Это?.. Это королёк, наверное желтоголовый».

«Фнафит у нефо фёлтая голофка?»

«Ну, у него причёска как у тебя, только ярче».

«Фот бы на день фтать птифкой!»

«Да, сынок, вот бы…»

На обратном пути Капитан почти не обращался ко мне – он снова отвечал на звонки, на этот раз подолгу выслушивая собеседников и угукая с почти птичьей регулярностью. С сестрой мы даже не переглядывались – мне ещё предстояло обдумать всё то, что она рассказала. Я смотрел в сторону леса, на низкие синеглазые травы, непереводимые письмена древесной коры, серёжки-гусеницы на ветвях. На тропе мы никого не встретили, только раз мне показалось, что человеческий силуэт промелькнул среди деревьев, но если даже зрение меня не обмануло, то этот кто-то уходил дальше в лес. Лев после купания стал ещё активнее и разговорчивей.

«Дядя, а фы фнаете, фто фо дфоре нафей фколы фыроф фелый леф! Фа одну неделю!»

«Львёнок, ну что ты говоришь, такого быть не может».

«Мофет! Их никто не фадил! Такие больфые дерефья! Одно фырофло прямо на футбольном поле!»

«Ладно, сынок, перестань уже».

«Но, Мама, это на фамом деле…»

«Погодь… Так, сын, хватит. Не расстраивай мать. Алё, угу».

«Хорофо, Папа…»

Вернувшись, все разошлись: сестра отправилась заниматься кухонным копошением; Капитан выпустил трёхногого пса гулять по саду и теперь сидел в беседке, смоля сигариллой; Лев, изображая истребитель, взлетел на свой этаж и там запропастился; один я не мог найти себе места. Заложник арифметики, я отсчитывал минуты, дожидаясь назначенного на семь ужина: сорок пять минут, сорок три минуты, сорок одна, сорок, тридцать девять, тридцать девять, да сколько можно. Капитан поймал меня, бродящего без дела, и попытался устроить ещё одну экскурсию, теперь посвящённую архитектурным особенностям дома, теплоизоляции стен и системе водоотведения; попутно он в красках рассказывал о губернаторских чертогах, от которых, по-видимому уже давно, находился под большим впечатлением. Пару раз я пытался прервать его многословные рассуждения, но он, явно улавливая мои намерения, клал косматую руку мне на плечи и почти затаскивал в очередную комнату. Когда дело дошло до ужина, я чувствовал себя изнурённым и с трудом мог поддерживать разговор, но оказалось, что мои испытания только начались.

«Ну, шурин, расскажи хоть, чё ты, как ты, чем ты по жизни-то занимаешься?»

Вопрос был задан в тот момент, когда сестра заставляла стол каким-то абсурдным количеством блюд, как если бы нас за столом было не четверо, а раза в два больше. Салаты, гарниры, паштеты, нарезки, закуски, десерты и вина – на один ужин эта семья тратила столько, сколько нам в детстве хватало недели на две. Сложно было вообразить, как много времени и мыслей у сестры теперь уходило на то, чтобы набить животы мужу и сыну.

«После школы я поступил в тот же университет, что и Ариадна. С тех пор я уже его закончил и теперь числюсь там научным сотрудником».

«Понятно, значит, не служил».

Сестра поставила перед Капитаном главное блюдо – две фаршированные овощами запечённые форели, серебристо-оранжевые, выпучившие мёртвые глазки. Ещё по рыбине досталось ей самой и Льву (он поморщился), а передо мной встала тарелка с запечённым картофелем – сестра знала, что я ни при каких обстоятельствах не буду есть рыбу или морскую живность. Муж её, конечно, не оставил это без внимания.

«Ты что, из этих, что ли?»

«Просто он с детства рыбу не любит. Поэтому и нужно было заранее предупредить о приезде, я бы что-то другое придумала».