Фистула

Автомобиль разогнался. Я отвернулся от окна и встретился глазами со Львом – как долго он смотрел на меня, а не в свои мультфильмы? Сам привыкший к позиции соглядатая, принявший её в качестве жизненного принципа, я теперь испытал скверное чувство тревоги. Попался в сети разоблачающего детского взора и запутался в них – и что бы я ни намеревался сделать дальше, Лев как будто уже это за мной подглядел. И хотя он был всего лишь восьмилетний ребёнок, наше с ним соприсутствие в полной отстранённости от мира, наше совместное одиночество вынуждало меня думать невесть что. В один миг я предположил, что Лев устроил настоящую слежку за мной, по просьбе матери, и вечером расскажет ей про меня что-то такое, чего и я не осмелился бы ей рассказать, даже если бы сегодня провёл с ней день как хотел. В другой миг я уже гадал, не обладает ли этот мальчик каким-то фантастическим даром, не умеет ли он читать мысли или видеть сквозь время. Мне было неуютно под его взглядом, да и с самой нашей вчерашней встречи непреодолимая тяга смутное беспокойство не оставляло меня. В следующей фантазии я оказался с ним один на один в жутком вороньем лесу, и там, среди невозможно искривлённых деревьев и сверкающих в темноте глаз, Лев, точно оборотень, перевоплотился в нашего помолодевшего отца. Он хотел расправиться со мной. Он протянул ко мне свои готовые убивать ручищи, и тогда я

И тогда я…

Сконцентрировавшись, я приструнил готовое вырваться воображение. Чтобы мальчик не заметил, как я волнуюсь (разве мог львиный взгляд чего то не заме тить), я перевёл всё в первую пришедшую на ум игру – шутливо сощурившись и наклонившись к нему, устроил соревнование по гляделкам. Лев охотно принял вызов, мы уставились друг на дружку. Вот уголки его губ дрогнули в попытке сдержать улыбку. Вот заболел и заслезился левый глаз. Наконец он не выдержал, и моргнул, и засмеялся, как обычно, звонко и дребезжаще. И мне стало совершенно ясно, что всю эту тревогу я придумал сам, и никакого отношения ко Льву она не имела – он всего лишь ребёнок, повторил я про себя, всего лишь заброшенный в мир ребёнок. И взгляд его скрывал не коварство или злые намерения, а лишь жажду внимания и обыкновенного интереса. Мне захотелось вознаградить его, послушать косноязычную речь, и я принялся задавать самые разные вопросы, но такие, которые не должны были как-то его расстроить или взволновать, а только побуждали открыться и довериться мне. Девять сорок восемь. Двадцать четыре километра.

«…Мы с твоей мамой с детства мечтали стать зоологами. А в твоей школе кем дети хотят стать?»

«Хотят фпортфменами.

И муфыкантами».

«Ну а ты?»

«Фефодня я мефтаю фтать тефтонфким рыфарем!….»

Без семи десять. Четырнадцать (бесконечное число) километров. Я опустил стекло – город уже было прекрасно видно. Холодные андрогинные фигуры многоэтажных башен загорали под майским солнцем, посреди пустой и как будто неродной им земли – как если бы город собирался завтра встать, собрать вещички и умотать куда-то в другое место. В этом ощущении имелась своя правда – на основании того немногого, что я знал об SZ, его можно было назвать городом без истории или даже пошедшим против истории. Он возник буквально из ниоткуда каких-то двадцать четыре года назад, сразу как областная столица. Детище сложных экономических расчётов и хитрых коррупционных схем, SZ строился как технополис, центр исследований и инноваций, подпирающая небеса свеча прогресса на обломках империи. Но, судя по отдельно взятому держателю депутатского мандата, здесь, как и повсюду, опухоль посредственности и невежества проникла в тело города и диктовала ему свою волю.

Наступило десять. Перегородка в машине опустилась, и Капитан объявил, что мы почти приехали. Лев так обрадовался этой новости, что, сжав кулачки, стал подпрыгивать на сиденье. На вновь зазвучавшем радио стух очередной хит, и одна из последовавших за ним рекламных вставок заставила меня насторожиться.

«…Просто прислоните этот лёгкий портативный аппарат к своим глазам и погрузитесь в совершенную репрезентацию вашего любимого воспоминания!….»

Я подумал – уж не шла ли речь о той странной чёрной вещице, которую вчера вечером я увидел в руках уЛьва?

«…Вы можете загрузить в ваш мемоморф до восьми оформленнных воспоминаний!

Имя моё – пять букв. Я – «молодой Автор».

Я прервал ваше чтение, чтобы сделать несколько замечаний по важному вопросу, который нас обоих так сильно беспокоит, а именно – по поводу ситуации в современной литературе.