Капитан раздражённо хлопнул по компьютеру (Лев вздрогнул), разом прибив и море, и пароходик, и грустного мальчика. На часах было двадцать три минуты. До города – семьдесят четыре километра. С новой радиостанции повалились женский смех, электрические вспышки и задорные биты рекламных джинглов.
«Мальфик фмотрит пароходик…»
«Сука-бля, десна болит неделю…»
«Падла!»
«Пам па-пам па-пам-пам…»
«Вылечить никак не успеваю…»
«Пиздец!»
«Ты любишь музыку, Лев?….»
«Нахуй, блядь, вчера-то
я не съездил…»
«И верно!»
«Иногда люблю. А иногда не офень…»
Теперь в машине играли энергичные двухкуплетки, вылизанные продюсерскими языками до смертельного однообразия. Бубнящие певцы и стонущие певицы бросались танцевать, убегать, целовать, шептать и прощать – в разной последовательности, но с одинаковым результатом. Музыкальный час на деле был набором песенных пауз, служивших перебивкой между рекламными блоками, которые, по-видимому, и должны были запоминаться слушателям. Девять двадцать девять. Шестьдесят пять километров. Я решил вернуться к разговору с мальчиком.
«Так, скажи мне, всё, бля,
под контролем?….»
«Так точно!»
«Послушай, ну а как же флейта? Тебе нравится на ней играть?….»
«Скольких сучек Шестерёнка выслал?….»
«Пятерых».
«Фефтно гофоря, от неё мне хофетфя плакать…»
«Не забыл сказать про неваляшку?….»
«Не забыл!»
«Ты говорил об этом маме?….»
«Адмирал, бля, человек со вкусом…»
«Это точно».
«Нет. Она не фнает, фто я не фыпуфкаю
флейту иф руки…»
«Обязательно должна быть целка!….»
«Стопудово».
Мимо нас промчались две взволнованные пожарные машины, они гнали куда-то в сторону Старых Болот. Я обернулся (и Лев тоже), пытаясь разглядеть дым через заднее стекло, но увидел только разбитую дорогу, сдавленую с обеих сторон плотным, мускулистым лесом. Красные автомобильные зады один за другим увильнули из виду.
«Так. Ты имеешь в виду, что много тренируешься?….»
«Мне ты рыженькую подобрал, бля?….»
«Сделал!»
«Нет. Фы только потом поймёте, ефли
я фам её покафу…»
«Молодца, блядь. Далеко пойдёшь…»
Я уже был готов смириться с тем, что придётся полдня наблюдать бугристый затылок Капитана, склонявшегося к собеседнику, и слышать их светскую беседу, о смысле которой не хотелось и гадать, но тут неторопливо поднялась тёмная внутрисалонная перегородка, отрезав нас со Львом от их пиджачных дел. Вместе с этим заткнулось и радио. Лев показал мне, как его можно вернуть, но я хотел побыть в тишине. Девять тридцать пять. Пятьдесят два до SZ.
Лесное море отступило, по обе стороны дороги разлились неровные зелёные поля. Справа несколько крупных машин занимались лесозаготовкой. Древесные хлысты лежали пачками на площадке, как промокшие спички. Рядом велась масштабная промышленная стройка – неужто грызущие лес паразиты собирались поработить его окончательно?
Картины за окном менялись ежеминутно. Очередная безликая деревушка с пригоршней домиков. Полувысохший пруд с худосочными мальчишками-рыбаками на берегу. Три насыпи персикового песка посреди чистого поля. Ольховая роща и расколовшийся кенотаф у обочины. Карьер, используемый под свалку, весь в аляповатых брызгах пластика, словно абстрактная живопись. Девять сорок две. Половина пути.