Фистула

Я посмотрел на часы – четыре тридцать три – тянулась всё та же безобразная секунда – а я уже так устал, я мечтал это всё прекратить, но нас ждали следующий коридор и следующий цех, и там животные стояли как загипнотизированные и была даже одна трёхногая корова, неподвижно лежавшая с огромным малиновым выменем на грязном полу, и несколько светлячков обелевали тёмное пространство и чёрный скот, и я увидел, что у каждого животного продырявлен бок, у каждого – широкая дыра в боку, каждую дыру растягивало красное кольцо, и крохотные женщины, вставая на носочки, заглядывали через дыры в коровьи желудки, а женщины повыше залезали туда руками и проверяли содержимое, и одной из коров впрыскивали из громадного шприца какой-то раствор – и когда мы уже отправились по лестнице вверх, а потом пошли куда-то вправовлево, я не мог отделаться от чувства, что и сам существую именно так, с дырой в боку, что существую лишь как тот, кто заглядывает в принадлежащее ему человеческое тело, принадлежащее не полностью, а занятое недобрым жильцом, который не платит ренту, но отплачивает кое-чем иным – гмммгмммгхркх-кхрх-хкрх-хкхр – юноша, который истязал своё горло, чтобы ожелтить нам путь, закашлялся, упал на металлический пол, стал задыхаться, сплёвывать какую-то чёрную кашицу, и мигать, и тускнеть, и гаснуть – стало темно, страшно темно.

«От ты щертёнок. Вы не волнуйтещь только, не волнуйтещь! Ща мы его пощиним. Мальщики! Мальщики, щюда, щветляк дохнет! А вы не волнуйтещь, вы не волнуйтещь только. Мы щами-то к темноте привыкли, мы пощти вщё уще ращлищаем…»

И ясный детский голосок позвал меня, из-за шума и воплей Шестёрки с трудом различимый.

«Дядя, дядя! Я фдефь! Идите фюда, я тут фнаю дорогу!»

Я пошёл на львиный голосок, в темноте.

«Да, фот фюда. Идите фа мной! Фы только не пугайтефь!»

Я опёрся о стену, и тут пространство начали освещать другие подбежавшие светлячки – гмммгммм-гмммгммм – Лев указывал дорогу – я обернулся на Шестёрку, тому было совсем не до меня, хотя временами он продолжал выкрикивать, что не надо волноватьщя, так что я направился к мальчику, а тот ускользнул за дверь – на едва освещённой табличке я различил слова Taurus ex machina – я вошёл за Львом, было темно, было сыро, скользко, но жарко, отчего-то было очень жарко и пахло свежим калом, и тяжёлое дыхание, которое я услышал в этой комнате, никак не могло принадлежать ребёнку – быстрые шажки, топ-топ-плюх-плюх – дверь захлопнулась, и оглушительно хрустнул повернувшийся замок.

«Лёва, ты здесь?! Лёва?! Не надо так шутить…»