Фистула

Четверть часа понадобилось мне, чтобы добиться от тела состояния, в котором оно не только функционировало бы, но и отчитывалось перед хозяином. Сосредоточенность? Лишние буквы. Настороженность? Почти, вот верное слово – рациональность. Первое, что нужно было сделать, – проверить, как там Лев. Потом уже можно будет умыться, ещё раз убедиться в собственной сознательности, поговорить с сестрой. Сначала Лев. Одевшись, я направился на третий этаж, где меня приветствовал глазастый звериный хор, живший в стенах холла. Как разрушительный монстр, прошёлся по ковролиновому городку, не разбирая, где парк, где больница, и постучал в спальню мальчика – несколько раз, но так и не дождался ответа. Осторожно открыв дверь, я не нашёл Льва ни в его кроватной крепости, ни на полу посреди разбросанного, но не разбитого игрушечного воинства. Комнатная сфинга улыбалась как прежде и, даже если знала кое-что о местонахождении мальчика, раскалываться не собиралась. Впрочем, я, естественно, предположил (и даже прошептал), что мальчик находится в своей ученической комнате, окружённой океаном стен. Но и там его не оказалось. Пару минут я осматривал это пространство, сохраняя в памяти письменный стол, книжный шкаф, глобус, а главное – пустоту, отсутствие племянника, которого я искал. В ледяном спортивном зале я тоже его не встретил, зато, выглянув в окно, откуда открывался подъезд к дому, увидел, как Капитан садится в то же дорожное судно, что и вчера, и отправляется в какую-то экспедицию. Пожелав ему всего самого наихудшего, я вынужден был спуститься вниз, прежде ещё раз хорошенько прокрутив в памяти, как я обошёл эти три комнаты, как ни в одной из них не было Льва, какое волнение я чувствовал, какую тревогу.

Заглядывая в каждое помещение, которое попадалось мне по пути, и даже один раз позвав мальчика громко, на весь дом (Ариадна была в саду и меня не слышала), я добрался до ванной, взглянул на измождённое полулицо, потрогал раннюю отцовскую седину, стёр лезвием графитовую щетину и, подавив позыв к рвоте, подготовил себя к судьбоносному разговору. Пока ещё у меня остался в памяти чистый, подлинный фрагмент моей Ариадны, я должен был попытаться сделать так, чтобы в ней проснулась любовь ко мне. Чтобы она почувствовала, как много я для неё сделал, особенно теперь. Это перевернёт весь её мир и спасёт меня. Начать, конечно же, следовало с мальчика, о котором я не переставал думать, – она сразу испугается за него, её охватит ужас, и тогда-то, когда мы вместе будем его искать, я ей во всём признаюсь. Только нельзя думать о том как она вчера себя вела.

В полной готовности я вышел из дома. Было примерно семь минут девятого. Природа торжествовала, солнце светило так весело, точно грозило взорваться от хохота. Я увидел её наклонённой к блестящим жёлтым тюльпанам. Почему-то был уверен, что хоть в этот раз на ней будет белое платье, то замечательное белое платье, которое она носила в зеркале «Рефлексии» и моём красочном сне. Вместо этого – простые серосиние штаны, рубашка в клетку с грязными рукавами и совершенно неподходящие ей розовые резиновые перчатки для работы в саду. На какие же глупости она растрачивала свою красоту!

«Доброе утро! Посмотри, как тут прелестно! Скоро лето, мне уже так хочется на море, но мы всё время заняты. Сегодня вечером вот на ужин гости приедут, потенциальные инвесторы…»

Зелёные глаза её после пьяной ночи оставались немного заспанными, но настроение было до тупости прекрасным, улыбка – тоже какой-то глуповатой, хоть и ярче самого солнца; она и на этот раз продолжила оставаться странным двусмысленным существом, таким любимым и таким разочаровывающим.

«Не подумай, что я жалуюсь. Мне даже кажется, что в последнее время я стала лучше себя понимать, прислушиваться к себе, меньше нервничать, и гораздо чаще уменя получается почувствовать себя счастливой…»

Я дождался, когда она перестанет молоть чепуху, и перешёл сразу к делу.

«Лев куда-то пропал».

«Ты о чём? Да он, наверное, ещё спит, я не бужу его по воскресеньям. Завтра в школу, пусть отдыхает, ещё рано».

«Нет, я поднялся к нему, чтобы проверить, – его вообще там нет».

«Ой, ну он может где-нибудь спрятаться, когда играет, ты же знаешь мальчишек. Или в гараж пошёл, с велосипедом возится».

Про гараж я и не подумал. Неужели он мог быть там? Это было похоже на какой-то проклятый цирковой фокус – куда делась вся та нервозность, которую она демонстрировала в первый день моего приезда? Сейчас она вела себя так беззаботно, словно страх был всего лишь очередным платьем, убранным подальше или выброшенным вовсе. Ну а что же все те знаки и намёки, которые она мне подавала? Ариадна опять улыбнулась (насколько же её прежняя кривая улыбка была лучше нынешней!), отвернулась от меня обратно к своим дурацким цветам, так что я подошёл вплотную, возвысился над ней.

«Ты не понимаешь. Он вчера ночью куда-то убегал, и теперь его нигде нет».

«По-моему, ты пересказываешь сон».