Фитиль для керосинки

Нет! К Шурке идти расхотелось. Вообще лучше никого не видеть. Он свернул на Просечную и побрел к Щербатому. Он шел и думал: интересно, а что я к Щербатому ходил, если меня искать станут, тоже доложат матери? Позднякову даже неудобно было назвать Нинкой в ее новеньком двуцветном с кокеткой платье с белым кружевным воротником, в новеньких черного лака туфельках с белыми носочками, а главное, часто поблескивавшими из-под длинного рукава продолговатыми часами на черном тоненьком ремешке. Она вся была, как новенькая, с гладко и туго натянутыми на голове волосами на пробор и двумя плотными косичками, стянутыми тоненькими ленточками. Шурка подарил ей коробочку из бересты, которую сам смастерил. Он положил в нее записную книжку в кожаных мягких корочках и удивительный карандаш с кнопкой-ластиком на конце. Стоило слегка надавить на этот ластик, и с другого конца появлялось тоненькое жало черного грифеля. Такого карандаша Венька никогда не видел. Сам он принес ей красивую в твердой ледериновой обложке книгу с золотыми тисненными на корешке буквами «Детство. Отрочество. Юность» и написал: «Дорогой Нине Поздняковой к дню рождения. Желаю тебе отличных успехов в учебе и поведении!» Буквы плясали и кланялись в разные стороны над проведенными углом двумя карандашными линиями. Но ошибок, конечно, не было!

Он подарил ей свою самую, наверное, любимую книгу. Особенно «Детство». И вся она со своим удивительно чистеньким, остреньким, как у ласточки носиком, с часто красневшими щеками и быстро двигавшимися губами, когда начинала тараторить, была похожа на ту трогательную девочку в шубке, вошедшую с мороза в комнату, в книге Толстого. Было удивительно: будто Толстой мог так угадать заранее, подсмотреть будущее и точно описать Нинку Позднякову! Но за столом, за который их сразу усадили, они не чувствовали ничего, кроме стеснения. Может быть, потому что тетка Поздняковой сразу задала такой тон.

— Валь, — дернула она сестру за рукав и сказала только ей, но чтобы всем слышно было, — глянь, какие у Нинки женихи!

— Ладно тебе! — Укорила ее Нинкина мама.

— Да, не! Ты глянь только! — Не успокаивалась та, — на любой вкус: хошь чернявый, хошь блондин с рыжиной! И всех национальностев, потому у нас дружба народов! — Она явно уже начала праздновать день рождения племянницы до прихода к ней.

— Ну, пошло-поехало, ты, Любка, всегда невпопад скажешь — возразила баба Дуся и толкнула тихонько сзади свою говорливую дочь. Ребята сидели, опустив голову, а Нинка уже приготовилась дать отпор по всем правилам своей любимой тетке.

— Что мать-то не пришла? — Чтобы перебить разговор, спросила Веньку Нинина мама, и он не задерживаясь и сам удивясь, почему так сказал, соврал:

— У нее дежурство как раз выпало. На самом деле, он просил маму, чтобы она не ходила, потому что знал, что без отца она не пойдет, а с отцом… Он даже не мог себе толком объяснить, почему он не хотел, чтобы мама пришла с отцом. У Нинки нет отца… у Шурки… и ему было как-то неловко, если не стыдно, что они придут целой семьей…

— Ты скажи ей — пусть в другой день, чтоб зашла… попроси… поговорить надо…

— Ладно. Спасибо! — пообещал Венька.

— Может, когда возвращаться с работы будет, по дороге. Я теперь все время в первую смену… я и провожу ее… теперь уже светло долго…

— Ну, ребятки, чего я принесла вам! — И баба Дуся поставила на стол огромную из темной глины миску — драники! Да с селедочкой! Ешьте на здоровье! Прости, Господи, грехи наши!

— Бабушка, это тоже грех? — Нинка кивнула на миску!

— Все грех, доченька!

— А как же добрые дела?

— А добрые дела только, чтоб грехи замаливать — всю жизнь во грехе живем, разве не видишь. С измальства начинаем. У маленьких — и грехи маленькие, а кто большой — и грешит много. А прощенье-то не купишь. Ну, полно — за твое здоровье, за твое здоровье — вон ты какая!

— Заневестилась! — Снова вспыхнула так долго молчавшая тетя Люба. Венька подумал, что сейчас Нинка по своему обыкновению выскажет ей все, как положено, но она проявила чудо выдержки и гостеприимства. — Бабушка ты нам спой… какую-нибудь старинную…

— Ну, какой там петь! — запротестовала баба Дуся.

— Пожалуйста, попросил молчавший до сих пор Шурка, и баба Дуся, серьезно посмотрев, ответила именно ему:

— Спою.

Она удобно уселась на стуле, долго оправляла широченный фартук, положила ладони на колени, чуть качнулась назад и закрыла глаза.

Куковала кукушечка в садочку, Приложила головку к листочку, Куковала, казала: Кто же мое гнездечко разорит?