Фиуме или смерть

В своем романе «Девы Скал» Г. Д’Аннунцио говорит о Конце Цикла, констатирует степень глубокого разложения. «Каким может быть наше послание? – вопрошает он устами лишенных власти патрициев. – Должны ли мы обманывать время и самих себя, стараясь поддерживать слабую надежду среди увядших воспоминаний, под сводами запечатленными кровавой мифологией и слишком обширными для нашего короткого дыхания? Или мы должны признать великий догмат 89 года, открыть портики наших княжеских дворов для толпы народа, украсить фонариками наши каменные балконы в дни государственных праздников, стать компаньонами банкиров...»

В мире, в котором утрачено абсолютно все, нивелированы все ценности, где сама реальность подверглась насилию со стороны взбесившейся черни, единственным законом истинного аристократа останется закон Силы. «Верьте только в Силу, – убеждает Д’Аннунцио. – Сила – это первый закон Природы, закон ненарушимый и неопределимый.»

Фактически задолго до Ю. Эволы Г. Д’Аннунцио определил принцип «оседлания тигра», аристократической победы над властью Циклов. Однако, одержать подобную победу под силу только Герою. Как известно, Герои не рождаются бессмертными, а становятся таковыми только после победы над хтоническими тварями, обретая статус существа, соединенного с Богом. В мир тотальной Богооставленности начинается вторжение новых «богов» этот факт является воистину метафизическим прецедентом, учитывая к примеру сравнение с Божеством носителей имперской власти.

Тема инициатического триумфа становится основным лейтмотивом творчества Д’Аннунцио. Во имя безудержной воли к экспансии окончательно порывает с миром «слишком человеческого» герой драмы «Сильнее любви» Каррадо Брандо. Убив карточного шулера, чтобы добыть денег на очередную колониальную экспедицию, он замечает, что «жизнь этого человека не стоила жизни волка, потому что волчья порода с каждым днем редеет на земном шаре, а порода таких людей, погрязших в мерзостях, все множится, заражая собой все, к чему они прикасаются».

Поэт Стелио Эфрена, герой романа «Пламя», чьим прототипом является сам Г Д’Аннунцио, уже в начале произведения одерживает победу над толпой.»... Толпа, замолкшая, выжидающая, показалась ему огромной, многоликой химерой с грудью, покрытой блестящей чешуей; она, чернея, уединилась под сводами неба, пышного и тяжелого, словно свисающее сверху сокровище».

Наконец, символом окончательного триумфа становится фигура Паоло Тарсиса из романа «Может быть да, может быть нет». Воплощение идеала латинской расы, он становится предзнаменованием ослепительного и прекрасного Будущего. В образе Паола перед нами предстает могучий авиатор – нечто совершенно сверхчеловеческое, некий агрессивный синтез человека и машины. «Его воинственная воля, привыкшая управлять материей и властвовать над нею, проникла бесстрашно за такие пределы, где казалось, она потеряет силу; и он знал то, что не могут выразить уста, то, что не могут изъяснить глаза.» Д' Аннунцио, похоже, вызывает тень Икара, но Икара, одержавшего победу, взмывшего на стальных крыльях к горизонтам расовой сакральности. В соревновании авиаторов угадывается возрождение древних мистерий. «Новый аппарат, казалось, возвышал человека над роком и не только давал ему небывалую власть, но даже наделял его шестым чувством. Как молниеносная колесница, сотканная из огня и железа, победила пространство и время, так создание Дедалово к этим победам присоединило победу над силой тяжести. Один за другим рушились законы Природы. Алмазный взор дерзаний смело впивался в темную маску таинственного. Гений соревнования приводил борцов до края самых глубоких обрывов...».

С темой героического начала у Г. Д’Аннунцио связана тема сверхчеловеческой эротики. Беспредельная воля к наслаждению выше обветшалых норм морали, она стоит по ту сторону добра и зла. Она совершенно противоположна современному, профаническому пониманию сексуальности. Эротика в произведениях Д’Аннунцио лишена любых сантиментов. В этой сфере царит вечная война полов, беспощадный поединок, в котором победа является апофеозом высшего наслаждения.

«Ты, конечно, – любовь, – рассуждает Паоло Тарсис, – потому что ты питаешься и вырастаешь из самой моей пламенной жизни, потому что я не могу поразить тебя, не пролив своей собственной крови через твои раны, потому что ты ближе моему существу. Чем я сам, и когда я думаю, что схватил тебя и отодвинул, чтобы лучше вглядеться в тебя, я чувствую, что ты на старом месте и еще сильнее льнешь ко мне и мучишь меня. Тем не менее я смотрю на тебя; и ни разу моему ружью не приходилось целиться в более опасного зверя».

Торжество мужского, солнечного начала над женским, лунным, является исходной точкой традиционно понимаемой эротики. Г. Д’Аннунцио фактически воплощает подобное понимание в своем искусстве.