Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

Для Рудольфа Мессбауера было сделано редчайшее исключение, и он оставался на своем боевом посту до шестидесяти семи лет – двухлетняя надбавка нобелевскому лауреату, ученому с мировым именем. Но вот наступило 31 января 1996 года, день рождения Рудольфа Мессбауэра, и ему стукнуло 67 лет. В этот день он, как всегда, явился в свою лабораторию, прошел к себе в кабинет – и обнаружил… Что стол его занят его ближайшим сотрудником, отныне назначенным на должность, которую до сего утра занимал Рудольф, а его бумаги связаны в пачки и перенесены в другое помещение. Только вот стола пока нет. Но, видимо, будет. Надо надеяться.

Мессбауеру ничего не оставалось делать, кроме как, развернувшись на сто восемьдесят градусов и сказав, что он очень спешит, покинуть Технический Университет, где он много лет проработал на факультете инженерной физики, созданном по его инициативе и при самом активном его участии.

Непонятно было одно: куда ему теперь спешить? Это был самый главный вопрос.

Мы довольно часто общались с ним на этом переломном этапе. Сотрудничество моего мужа с мюнхенским физическим сообществом продолжалось, и мы регулярно приезжали в Мюнхен.

Настроение у Рудольфа было неровное (записи в дневнике, относящиеся к октябрю 1997 г.) «Правительство Германии недавно отказало Мессбауэру в субсидиях, которые он запросил для осуществления своего нового научного проекта, и Рудольф страшно негодует по этому поводу. Он критикует политику Германии и считает, что уровень жизни в стране снижается». Вскоре после этого болезненного для самолюбия Мессбауэра отказа последовало согласие правительства Баварии удовлетворить его запрос, и Рудольф воспрял духом. Он сообщил Юре, что в настоящее время занят больше, чем когда бы то ни было, во всяких международных комиссиях и комитетах, к сожалению действующих вне ФРГ, в других странах Европы.

– Работаю навынос! – говорил он, смеясь.

– Это все общественные должности, или вам платят? – поинтересовался Юра.

– Платят, и еще как! – Это обстоятельство исключительно радовало Мессбауэра.

Хотя по виду Рудольф несколько обветшал, но за столом витийствовал, как и прежде, однако было заметно – теперь его слушали не так благоговейно, как раньше, и даже осмеливались возражать. Иной раз по принципиальным вопросам. Например, по вопросам образования. В связи с наплывом в Германию иностранных студентов предлагалось все курсы лекций вести на английском языке.

– Ничего плохого я в этом не вижу! – заявлял Мессбауэр. – Это будет прекрасно, если интеллектуальное, образованное общество будет говорить на одном языке, который станет интернациональным средством общения.

На это Фриц Парак восклицал с резкими интонациями в голосе;

– Я, как налогоплательщик, не намерен учить английскому приезжих! В особенности турок! Пусть они учат немецкий, раз они хотят у нас жить! Они должны понимать, что находятся в Германии!

Словом тут нашла коса на камень, и никто от своего мнения не отступил.

Ропот по поводу чрезмерного наплыва мигрантов в страны Европы раздавался уже в те далекие девяностые годы не только в Германии. Жена одного нашего близкого друга, преподавательница начальной школы, рассказывала нам, что уровень образования в начальной школе у них, в Голландии, постоянно снижается, из-за того, что дети мигрантов не в состоянии усвоить программу первых классов.

Кристалл тоже проявляла строптивость. Куда девалась ее очаровательная улыбка с ослепительным блеском ровных мелких зубок, с которой она, бывало, встречала браваду своего мужа относительно его успеха у женщин. Теперь она воспринимала ее с недовольной гримасой и покачивала своей кудрявой головкой.

– Какая очаровательная экскурсоводша была у нас в Новгороде! – повествовал Мессбауэр – Ей было двадцать с небольшим. Вот это замечательно. Это самый хороший возраст для женщин, а после женщин следует менять! Какая может быть Венера после тридцати – ее надо задвинуть в дальний угол! – сообщал Рудольф свои наблюдения. Все вокруг весело смеялись, но Кристалл хмурилась и всем своим видом показывала неудовольствие и раздражение. Видно, ей сильно надоели высказывания Рудольфа насчет недолговечности женской красоты.

Кстати говоря, весь успех Мессбауэра у нашей милой экскурсоводши в Новгороде, куда мы с ним ездили вдвоем, без Юры, с одним сопровождающим, заключался в том, что он нас с ней поил чаем в каком-то буфете и спросил эту славную девчушку, что она больше всего любит:

– Пирожные! – ответила она без заминки.

Но пирожных в буфете не оказалось. Пришлось заменить их имеющимися в продаже леденцами. Ну, совсем, как у Зощенко! Помните незабываемую реплику кавалера, который останавливает девушку, потянувшуюся рукой ко второму пирожному:

«– Ложи взад!»