— А у вас… у тебя… нету, случайно, топора?..
— Нет, и никогда не было, — Лавочкин развел пустые руки в стороны. — Что за достоевщина?..
— Тут мужик один… — принцесса непроизвольно взялась за лоб, щупая огромную шишку, — бегает по округе… Чуть не убил… Ограбил…
Девушка разрыдалась в голос. Коля пробрался к ней, обнял, подставил, что называется, плечо.
Принцесса лила слезы, размазывая на кителе солдата мокрое, черное от сажи, пятно.
— Сколько я натерпелась… — причитала она. — Страх такой… Зверье рыщет… Убийцы лихие… Заблудилась, по кругу ходила…
— Не волнуйся, успокойся, — парень неловко гладил ее по голове. — Теперь с тобой я. Всезнайгель дал мне карту. Я отведу тебя в надежное место, спрячу от короля. К бабушке Гретель отведу. Все будет хорошо, хорошо…
Постепенно девушка успокоилась. Отстранившись, пристрастно оглядела Колю.
— Как тебя зовут?
— Николас, а с некоторых пор люди величают меня Николасом Могучим, — Лавочкину подумалось, что надо подбодрить несчастную беглянку, и он назвался полным местным именем.
— Могучим? — улыбнулась принцесса. — Не очень-то ты похож на силача…
— Первое впечатление нередко оказывается ошибочным, — надулся солдат.
«Разумеется, я не Арнольд Шварценеггер, — подумал он, — но зачем сразу смеяться?.. В ее-то положении…»
— Извини, — спохватилась девушка. — Я не хотела тебя задеть.
— Да я не такой уж и крутой… Забудь. А тебя как звать?
— Катринель.
— Красивое имя. Пойдем, хватит нюни распускать, Катринель.
— Во-первых, не Катринель, а принцесса Катринель, — девушка утерла сопли. — А во-вторых, как ты смеешь столь фамильярно обращаться со знатными особами, смерд?
Апломб, с которым была произнесена эта гневная тирада, ярко контрастировал с видом чумазой девчонки в пестрой шкуре, и впору было засмеяться, однако солдат не на шутку завелся.
— Значит, так, принцесса, — отчеканил он. — Может быть, мой папа всего лишь инженер-конструктор завода счетно-аналитических машин, а мама невропатолог областного диспансера, но это не повод для оскорбления. Я же все-таки в СССР успел родиться. А у нас там гегемония пролетариата и развитой социализм были…
Катринель проговорила упавшим голосом:
— Ой, простите, Николас! Из того, что я поняла, точнее, не поняла, следует, что вы, безусловно, знатная особа и моя вспыльчивость… Простите, простите, пожалуйста! Не могли бы вы уточнить свой титул?
Девушка молитвенно сложила руки на груди и захлопала синюшными веками.
— Да и вы извините, ваше высочество, — сдал назад Лавочкин. — Для простоты я бы предложил все же перейти на «ты» и обойтись без титулов. Согласны?
— С радостью!
Коля поднял знамя и «компас».
— Идем?
Выбравшись из ельника, принцесса и солдат сели на траву.
— Фух… — выдохнул парень. — Как хорошо… Стоп, а где мой мешок?!..
— Шок… шок… шок… — ответило лесное эхо.
Глава 10
Проклятые конкуренты, или Горько, товарищ прапорщик!
Спящего на телеге прапорщика разбудил громкий крик системы «А-а-а». Палваныч сразу определил, что кричали дуплетом. Потом он оглянулся и очумел: «Я в лесу?!»
— Заблудился, — прохрипел Дубовых, обводя мутным взором округу.
Деревья, деревья, деревья… Густой ельник в полтора человеческих роста… Елочки, елочки, елочки, мешок на ветке, елочки, елочки…
Стоп!
Взгляд прапорщика вернулся к мешку.
— Ну, раз там так кричали, то шмотки, скорее всего, им больше не понадобятся, — рассудил Палваныч.
Спрыгнул с телеги, сгреб мешок в охапку и спешно покинул со своим обозом место очередного преступления.
Совершив кражу, Палваныч не бросился сломя голову прочь. Он хладнокровно рассудил, что нужно ехать туда, откуда явился.
Элементарная логика подсказывала: лошади самовольно свернули в лес.
— Объявляю вам строгое взыскание, — прапорщик хлестнул кобылок кнутом, ускоряя движение, и обернулся к гнедому: — А ты куда смотрел? Эх, с кем приходится делить тяготы…
А было поистине тяжко. Брага дала серьезное похмелье с головной болью, сухостью во рту и слабостью организма. Пить хотелось неимоверно. Палваныч за
один присест выдул воду, которую ему дали в дорогу сердобольные селяне. Сгущались сумерки.
Дубовых покопался в добре, разбросанном по телеге. Нашел горшочек с каким-то маслом, старую тряпку. Присмотрев на земле длинную корягу» сделал подобие факела: обмотал тряпкой конец палки, окунул в масло и подпалил зажигалкой.
Получился знатный осветительный прибор. Его удалось вертикально укрепить в телеге. Окрыленный успехом, прапорщик соорудил второй факел и также привязал его к борту «гужевого транспортного средства».
Ночка выдалась холодная. Снова выручил плащ. Палваныч закутался в него, плешку сберег капюшоном.
Примерно в полночь лошади забеспокоились. Пришлось успокаивать, делая вид, что самому не страшно.
— Сюда бы автомат, — размечтался прапорщик. — Или хотя бы пистолет…
Из оружия была только коса. Прапорщик взял ее в руки. На всякий случай. И тут навстречу Палванычу вышли неприкаянные хозяева повозки.
— «Пойдем искать… Может, лошади с испугу понесли…» Привязанные! — в который раз передразнивал младший брат старшего. — И где теперь мы сами?