Флаг вам в руки!

Заимка как раз потеряла шестого кормильца. Бедолагу поломал говорящий медведь, гуляющий по лесу и задающий людям разные глупые загадки. Не отгадал — поломает. Отгадал — задерет. Несчастливый разбойник не отгадал.

Без добытчика остались тридцатипятилетняя баба и двое детишек — мальцы восьми и одиннадцати лет. Правда, не его детишки, а предыдущего мужа, нарвавшегося во время грабежа на крестьянские вилы.

Когда телега подъезжала к заимке, из засады, устроенной на дереве, выскочили пострелята, соскользнули по потайной веревке и завопили на бегу, торопясь обо-гнать вернувшихся разбойников:

— Матка, матка, нам нового папку привезли! Залаяли тощие дворняги. Из домов вышли женщины и дети.

— Ну, Трина, согласится добрый молодец горшечник с нами промышлять — будет твоим! — громко пообещал вдове главарь.

Трина была под стать прапорщику: дородная, невысокая и такая же красавица.

Тяжелого бессознательного Палваныча сгрузили наземь, облили водой. Пленный зашевелился, замычал, морщась от вернувшейся головной боли.

— Эй, вы бы ему вообще руки-ноги ножами отхватили! — крикнула Трина, глядя на посиневшие кисти прапорщика.

— Ай да женщина! — захохотал главарь. — Еще олень живехонек, а шкурку уже не смей помять!

Разбойники заржали.

— А ты, Циклоп, хоть и мужик, да соображения у тебя меньше, чем у бабы, — едко ответила вдова, передразнивая шепелявящего разбойника. — Тебе нужен добытчик? Так какого рожна ты его калечишь?

Теперь одобряюще усмехнулись жены да старшие

девчонки.

— Ладно, развяжите, — велел главарь.

Освобожденный от пут Палваныч стал растирать запястья, потом выдернул кляп. Сел, чувствуя, как к посиневшим местам приливает кровь, кожу щекочут первые покалывания…

— Ну, брат горшечник, — Циклоп ткнул его носком башмака. — Есть к тебе разговор. Выбирай, с нами ты или нет. Ежель с нами, то будет тебе женщина и, не обессудь, пара деток. Станешь об их прокорме заботиться, с нами промышлять…

— Ага, горшечников всяких трясти, — вклинился долговязый худющий разбойник.

— Заткнись, Жердь, — рявкнул главарь и вернулся к теме. — А если не любо тебе жизнью вольной жить, иди на все четыре стороны.

В пальцы Палваныча пришла адская ломота.

— Уй-е! — выдохнул он, прижимая руки к пузу.

— Это значит «да» или «нет»? — расплылся в садистской улыбке Циклоп.

Прапорщик внимательно посмотрел в лицо главаря. «Хрена лысого он мне даст уйти, битюг окаянный», — понял Палваныч.

— Ну… — прохрипел он. — Люди вы, я гляжу, веселые. Оценил. Харю тому, кто меня связывал, я, скорее всего, разобью. А в остальном вы меня устраиваете.

Теперь уже ржали все.

— Но мы тебя проверим, горшечник, — пообещал Циклоп. — Забирай мужика, Трина. Властью, данной мне самим же мной, объявляю вас мужем и женой. Пацаны, дайте уход лошадям. С остальным барахлом завтра разберемся.

Люди потихоньку разошлись. Остались женщина с двумя пареньками. Ребята занялись лошадями.

— Я Трина.

— Пауль, — ответил прапорщик.

— Пойдем, Пауль.

«Они называли меня горшечником, стало быть, не нашли мешков с золотыми вещицами. Хорошо…» — размышлял Палваныч, топая за новой женой и строя планы побега.

Половина дома Трины поражала пестротой и бедностью. Предыдущие кормильцы натаскали всякого ненужного барахла, и в горнице раз и навсегда создалось настроение цирка шапито — вроде бы и цветасто, да голо. Большое лоскутное одеяло на единственной широченной кровати, половик, сшитый из цыганских тряпок, дубовый стол и хлипкие табуретки. Черная от копоти печь. Штук шесть сундуков. Дырявые, но чистые занавески…

Все, что зависело от Трины, было аккуратным, а вот домовитого хозяина явно не хватало.

— И что дальше? — хмуро поинтересовался прапорщик, сев на качающуюся скрипящую лавку.

— Помойся. Вот полотенце. Лохань с водой во дворе. Потом поговорим. А вечером — свадьба. Ты привез хорошее приданое, — улыбнулась женщина.

«А улыбка у нее красивая», — отметил Палваныч. Он помылся, отдуваясь и плещась, словно бегемот. Вернулся в дом.

— Инструменты есть?

— Что?

— Молоток, гвозди, другое…

— А! Сейчас, сейчас, — Трина открыла крайний сундук и достала из него ящичек с инструментами.

В следующий час прапорщик починил лавку, табуретки, укрепил стол, подправил сундуки, подновил дверь.

— Мел есть?

Мел нашелся у соседки. Трина сходила, принесла. Палваныч развел с водой, нарвал травы, связал подобие кисти, выбелил печь.

Вспомнил про мешок муки, лежавший в телеге.

Принес.

Он сам не объяснил бы, что за благотворительность на него напала. Просто в охотку было, и от головной боли отвлекало.

Женщина приготовила обед, позвала детей. Поели пареной репы. Что может быть сытнее и проще? Затем пацанов выставили на улицу, а сами вновь сели за стол у окна и проговорили оставшиеся полдня о жизни непутевой.

Прапорщик Дубовых ощущал себя, будто в купе плацкартного вагона. За занавесками — Зачарованный лес, напротив — задушевная собеседница.