Flamma

Король еще некоторое время интересовался отстранением Дэве и назначением Хувера, но прелат отзывался все холоднее: Карл II стоял к нему спиной и, ничем не выдавая своих намерений, вызывал в собеседнике чувство зарождающейся тревоги.

Наконец епископ позволил себе возмутиться.

— Если мое решение не угодно вашему величеству, — недовольно сказал он, — вы всегда можете отменить его.

Карл II оторвался от созерцания, тонущего во мраке города, и перевел задумчивый взгляд сначала на дарственную, затем на замершего в осознании собственной дерзости епископа.

— Скажите мне вот что… — ровным голосом, словно не расслышав замечание прелата, проговорил король. — Вы уверены в невиновности господина Флама?

— Да, ваше величество, — уверен! — твердо ответствовал епископ, хотя на самом деле, услыхав такой прямой вопрос, почему-то засомневался.

— Хорошо! — коротко бросил Карл, и задумчивость в его глазах уступила место обычной для него беззаботности. Он снова отвернулся к окну. — Вы можете идти, господин епископ.

Прелат растерянно поклонился и сделал несколько нетвердых шагов в сторону двери.

— Да и вот еще что, — остановил его король. — Передайте Люциусу, что мы будем рады встречаться с ним чаще. — Потом немного помолчав, самым душевным тоном добавил: — Кажется, он понравился леди Палмер.

***

Четверть часа спустя счастливый епископ садился в карету, где его дожидался Люциус.

— Король называет тебя по имени! Король приглашает тебя вновь! — только и мог восторженно восклицать епископ. — Господи!.. Да ты хоть понимаешь, что это значит?!

«Еще бы!» — тонко ухмыльнувшись, подумал архидьякон. — «За один вечер я купил самого короля и очаровал истинную королеву Англии».

Глава XI. Сие есмь выбор

Экипаж остановился возле Собора святого Павла.

Люциус тепло распрощался с епископом, но возвращаться в храм не спешил. Провожая взглядом уносящуюся прочь карету, он размышлял о событиях сегодняшнего вечера и, если не считать вынужденной размолвки с герцогом Бэкингемом, был доволен его результатами.

«Что ж, пожалуй, теперь можно вздохнуть посвободнее» — решил архидьякон и, действительно вдохнув свежий морозный воздух, огляделся.

На другой стороне улицы стояла и смотрела прямо на него закутанная в темный плащ фигура. Это, несомненно, была женщина.

«Кто она?» — спросил самого себя Люциус, которому в тишине и безлюдье ночи такое внимание было, мягко говоря, неприятно.

Но огненно рыжие волосы, выбивавшиеся из-под ее капюшона, и непонятное чувство скованности, возникшее в его собственной груди, уже подсказали ему ответ.

«Маргарита!» — ошарашенный своей догадкой, подумал архидьякон. — «И снова страх… Почему?! Ведь она больше не опасна».

В самом деле, если у нее и было намерение уличить архидьякона, то самый удобный момент для этого она уже упустила. Поддержка короля и симпатия леди Палмер, которыми Люциус успел обзавестись, предоставляли ему столь могучую защиту, что любое, даже самое убедительное, свидетельство, от столкновения с ней, неминуемо превратилось бы в гнусную клевету. Кроме того, судя по поведению Маргариты в Уайт-холле, она даже не помышляла об этом. Однако ее присутствие здесь — против Собора святого Павла, — да еще среди ночи, не могло оказаться случайным.

Дабы выяснить для чего Маргарита пришла сюда, Люциус решился подойти к ней. Но стоило ему сделать всего несколько шагов в ее направлении, как она, видя что, наконец, замечена, стала неторопливо удаляться к пересечению улиц. Архидьякон на мгновение растерялся, но раз собравшись поговорить с этой женщиной, не стал отказываться от задуманного и, ускоряя (насколько позволяла хромота) шаг, последовал за ней.

Маргарита свернула за угол. Для того чтобы проделать тоже самое Люциусу потребовалось всего лишь несколько секунд и казалось он вот-вот настигнет ее, но расстояние между ними наоборот увеличилось: девушка уже приблизилась к следующему перекрестку.

«Странно…» — удивился Люциус, продолжая, все же, идти за ней и не теряя надежды ее догнать.

Но сколь бы медленной ни была поступь Маргариты, она, каким-то непостижимым образом, все время оказывалась так далеко от архидьякона, что он успевал уловить только тень ее, исчезающую в очередном переулке и будто манящую за собой.

— Постойте! — попытался окликнуть Маргариту Люциус, но голос его утонул в окружающем безмолвии.

«Что я делаю? Зачем я иду за ней?» — задумался тогда архидьякон, но уже не мог заставить себя остановиться. — «И куда заведет меня эта чертовка?» — задался он вопросом, попутно оглядывая не сразу узнаваемые в темноте улицы.

Ответ не заставил себя ждать: за следующим же поворотом Люциус потерял Маргариту из виду.

***

Архидьякон стоял посреди пустынной набережной.

«Для чего я здесь?» — спрашивал он себя, с необъяснимой уверенностью в том, что у всего происходящего есть некая — не вполне от него зависящая, но требующая его участия, — цель.

Но только ночь и снег окружали Люциуса, и даже взгляду не за что было зацепиться на рисованной черно-белыми красками картине зимнего Лондона.