Flamma

— Городской гвардии сержант Павел, — в знак уважения смелости священника представился тот, и только после этого официально объявил: — Именем его величества Карла II Стюарта, — короля Англии, Шотландии и Ирландии, — я вас арестую.

Радость мелькнула при этих словах в глазах миссис Скин, и архидьякон заметил, что они оставались сухими: женщина не пролила над телом мертвого ребенка ни единой слезинки.

***

Утром 3-его июля 1666 года весть о гибели Томаса и об аресте архидьякона облетела весь Лондон, а смерть Мортимера в общей картине происходящего осталась не замеченной. Впрочем, даже и труп его не был найден.

Часть третья: Суд

Глава XLI. Предварительное заключение

Архидьякон Собора святого Павла Люциус Флам уже месяц томился узником в одной из тюремных башен грозного Тауэра. Целый месяц прошел со дня его ареста, но теперь, 5 августа 1666 года, следствие по всем пунктам его обвинения подошло к концу, и был назначен день первого судебного заседания. Первого, потому что преступлений архидьякона набралось далеко не на одно разбирательство. И даже, найденный при обыске в тайной комнате священника, дневник, не упростил, а, совсем наоборот, усложнил судейскую задачу. Ведь помимо описаний снов и видений, по мнению многих явственно указывающих на душевное расстройство обвиняемого и на которые можно было просто закрыть глаза, в нем упоминались имена некоторых весьма высокопоставленных особ королевства, с умолчанием или оглаской которых все могло оказаться несколько сложнее.

Что же касается самого Люциуса, то пока полицейские и судейские чиновники выбивались из сил в поисках путей обхода возникших в его деле затруднений, он, заключенный в Тауэр, получал все новые и новые заверения в преданности и обещания помощи от своих друзей: епископа, Адама Дэве и семейства Эклипсов. Причем епископ, имевший больше всех оснований упрекнуть архидьякона во лжи и недоверии (впрочем, поначалу он так и сделал и даже на несколько дней обиделся), прочтя любезно предоставленную господином Хувером копию дневника своего друга и, следовательно, ознакомившись с частью его душевных терзаний, первым прочно занял позицию архидьякона и самозабвенно ударился в хлопоты по его спасению. Немаловажной заслугой епископа было уже то, что все преступления священника решили рассматривать не в совокупности, а по отдельности.

— Не волнуйся, Люциус, — говорил прелат во время своих частых наездов в Тауэр. — Весной ты так успешно свел некоторые знакомства, что сейчас можешь ни о чем не тревожиться: мелочами, незаметно, но они уже начали помогать тебе и в нужный момент сыграют свою главную роль.

Впрочем, архидьякон и не думал беспокоиться, ибо другими посетителями Тауэра, постоянно навещавшими здесь Люциуса, были Генри и Анна (само собой детей в эти мрачные казематы они старались не брать). Чета Эклипсов, в отличие от епископа, не имела никаких официальных сведений о ходе расследования и тем более копии дневника архидьякона, однако, вера их в его невиновность или, в худшем случае, надежда на его справедливость была, вследствие своей слепоты, еще более для Люциуса утешительна.

Хуже дело обстояло с третьим другом — констеблем. Тот принялся помогать священнику с тем же усердием, что и епископ, но был гораздо прямолинейнее и зашел к проблеме с другой стороны, напомнив не о друзьях Люциуса, а о нажитых им врагах.

— Бэкингем, впервые после поражения на дуэли, гордо поднял голову, — говорил Дэве, весьма предусмотрительно этим обстоятельством озаботившийся. — А, кроме того, говорят еще и о том, что против вас уже готовы дать показания несколько свидетелей, имена которых в интересах следствия не разглашаются. И даже епископу, — показал он свою осведомленность в делах священника, — до суда узнать их не удастся.

Действительно, недоброжелателей у архидьякона оказалось предостаточно. И чтобы понять всю серьезность положения, в котором оказался Люциус, стоит лишь упомянуть, что добрые две трети лондонцев, только узнав, будто в келье священника был обнаружен труп двенадцатилетнего мальчика, сразу же настроились против обвиняемого, а оставшаяся треть, если и твердила еще о его невиновности, то скорее просто из духа противоречия первым, нежели по какой-то другой причине. Однако, как бы оно ни было важно, из-за толстых стен Тауэра повлиять на народное мнение Люциус не мог, и потому, вопрос по решению этой проблемы был отложен им до первого заседания суда.

Зато герцог Бэкингем, для встречи с архидьяконом, дожидаться суда не стал. Он заявился в Тауэр за несколько дней до назначенного заседания и с нескрываемым злорадством долго беседовал с Люциусом о его заключении и о том, как абсурдно теперь должен выглядеть повод, когда-то приведший их к дуэли. А впрочем: «беседовал» — это сильно сказано, ибо говорил в основном только герцог; архидьякон же ответил ему лишь однажды:

— Что ж, у вас есть шанс отомстить мне, — сказал он, когда не обращать внимания на колкость и язвительность Бэкингема стало невыносимо.