Flamma

— Если шанс превратится в реальную возможность, я буду готов, — откликнулся тот, будучи уже раздражен невозмутимостью священника и его невниманием.

После этого одному из них не оставалось ничего иного, кроме как изобразить на лице ничего не значащую ухмылку, а другому, так и не добившемуся удовлетворения в виде разбитого и угнетенного состояния недруга — уйти ни с чем.

***

Итак, все участники предстоящего судилища были готовы. Но архидьякон обвинялся в четырех преступлениях, а, следовательно, и заседаний предполагалось провести не меньше. И для удобства вызова обвиняемого в парламент, коллегии судей которого и было доверено ведение столь тонкого дела, Люциуса было решено поместить поближе к Вестминстерскому дворцу.

Таким образом, 12 августа 1666 года, накануне первого слушания, архидьякон в тяжелой тюремной карете с зарешеченными окнами был перевезен из Тауэра в городскую ратушу, где и должен был находиться под стражей до тех пор, пока ему не будет вынесен окончательный приговор.

***

13 августа 1666 года суд над тем, кого лондонцы до сих пор называли Падшим ангелом, начался.

Глава XLII. Первое слушание

Убийство Томаса Скина, в глазах общественности, казалось самым явным преступлением из всех приписываемых архидьякону и, к тому же, не было упомянуто им в своем дневнике. Поэтому коллегией судей парламента было решено начать рассмотрение дел Люциуса Флама именно с этого. Они, по вполне понятным причинам, надеялись легко осудить священника и, не касаясь более щекотливых и запутанных дел, вынести ему единственно возможный в такой ситуации приговор — казнь.

— Скверное дело, — понимая всю важность предстоящего слушания, шепнули Люциусу констебль и епископ, когда того под стражей ввели в зал суда Вестминстерского дворца. — Здесь нам не стоит рассчитывать на поддержку — все зависит только от нас.

Но архидьякон только печально ухмыльнулся.

— Меня не приговорят, — уверенно ответил он. — Не сегодня. Ибо я хочу ответить за все свои преступления.

***

Судебный зал Вестминстерского дворца в этот день был полон с самого утра. Стороны, представляющие обвинение и защиту, расположились друг против друга в самой нижней части помещения; на площадке повыше, в специально приготовленные кресла, расселись представители аристократии, среди коих можно было заметить и герцога Бэкингема; а на самой галерке толклись, продолжавшие прибывать, горожане, в толпе которых пару раз мелькнули лица Генри и Анны Эклипсов. До сих пор пустовало лишь возвышение с двенадцатью местами для коллегии судей и еще одним для их председателя. Но вот, в пышных, щедро напудренных белых париках и просторных черных мантиях, появились и они.

Процесс начался с представления сторон.

— Истец — миссис Скин, обвиняет архидьякона Собора святого Павла — господина Люциуса Флама, в убийстве ее приемного сына Томаса, — объявил судебный глашатай; после чего громко зачитал присутствующим суть обвинения: — Вечером 2 июля сего года миссис Скин посетила начальника полиции Сити — господина Хувера, в его доме и заявила об убийстве своего приемыша священником из Собора. Гвардии сержант Павел, прибывший вместе с миссис Скин в храм с целью проверить ее показания, обнаружил в келье священника потайное помещение, где и в самом деле находился изуродованный труп двенадцатилетнего мальчика.

Народные массы при этих словах возмущенно всколыхнулись, а кое-кто не преминул даже бросить в адрес архидьякона проклятье. Председатель суда, поверх водруженного на нос пенсне, тут же взглянул на священника, дабы увидеть его реакцию на проявленную толпой враждебность, но тот был абсолютно спокоен: в задних рядах горожан он увидел лицо Генри Эклипса, и заметил мелькнувшую на его губах недоверчивую улыбку.

— За сим основанием, — перекрывая своим голосом гомон толпы, продолжал тем временем глашатай, — вышеназванный священник был арестован и под стражей препровожден в Тауэр, где и дожидался суда, пред справедливостью коего предстает сегодня в качестве обвиняемого.

В зале стало заметно тише, и председатель предоставил слово адвокату миссис Скин.

— Благодарю вас, ваша честь, но нам больше нечего добавить, — сказал молодой юрист, вышедший на середину предназначенной для дебатов площадки. — Всё точно и по существу только что возвестил нам всем глашатай правосудия; от себя же я добавлю лишь то, что двенадцать погибшему Томасу исполнилось бы только через месяц.

Краткая речь адвоката была полна театрального пафоса, но несмотря на это (а может быть — благодаря этому) произвела на присутствующих сильное впечатление и настроила без того уже предвзятую публику против архидьякона. Так что голос председателя суда, предоставлявшего слово для ответа защите, потонул в новом всплеске народного гомона.

— Хотите, что-либо возразить? — спросил судья; но только те, к кому собственно и обращался этот вопрос, сумели его расслышать.

— Возразить? — громко переспросил епископ, голосом своим и взглядом заставляя всех умолкнуть. — Нет, ваша честь. Всё сказанное здесь — истинная правда.