Flamma

— Смерть Томаса Скина, — начал он, подходя к перегородке отделяющей аристократические ряды от площадки для дебатов, — как выяснилось, не столь однозначна, как это казалось вначале, а посему, я настаиваю (и думаю, меня многие поддержат) на том, чтобы отложить рассмотрение данного дела на более поздний срок, дабы произвести дополнительное расследование, а также проконсультироваться с лондонскими врачами.

И Бэкингем не ошибся: его поддержали многие. Даже епископ с констеблем, не ожидавшие поддержки со стороны того, кого они причисляли к стану противника, все же искренне порадовались ей. Немудрено, ведь решение предложенное герцогом устраивало всех, кроме разве что судей, потому как во время отсрочки им придется заняться другими преступлениями Люциуса. Но как бы судьям не хотелось этого избежать, они, все же, признали свое поражение.

— Заседание суда по рассмотрению дела о гибели Томаса Скина переносится на 20 августа, — объявил председатель, ударом молоточка подтверждая свое решение.

***

Бэкингем покинул залу суда первым, чему епископ и Дэве несказанно огорчились. Они хотели выразить герцогу свою благодарность за своевременное и полезное вмешательство на суде, хоть и недоумевали о подвигнувших его на это причинах. Один только Люциус заметил как во время заседания, — за минуту перед тем как его светлость взял слово, — к нему подошел некий человек с лицом полностью сокрытым тенью глубокого капюшона и, шепнув что-то на ухо, передал книгу в переплете из темной ткани. А, спустя полчаса после завершения суда, когда архидьякона выводили по опустевшей галерее Вестминстерского дворца, дабы посадить его в тюремную карету и отправить обратно в ратушу, он, выглянув в окно, увидел в дали мчавшегося от города в сторону Кентербери всадника, очень похожего на герцога… и губы Люциуса тронула чуть заметная улыбка.

Глава XLIII. Дело об убийстве Алджернона Пичера

Следующее заседание суда, которое должно было состояться уже 14 августа, было посвящено делу об убийстве барона Анкепа и обещало стать самым простым для Люциуса, но, пожалуй, наиболее неприятным для судей.

— Сегодня мы можем расслабиться, — говорили констебль и епископ, перед самым началом слушания. — За это преступление в свое время уже с лихвой уплачено.

Действительно, именно памятная дарственная королю являлась гарантией оправдательного приговора для архидьякона и нескольких тревожных мгновений для судейской коллегии, членами которой, дабы исключить всякую возможность связи этого дела с именем его величества, было решено провести слушание за закрытыми дверями.

Впрочем, горожане не особенно расстроились невозможности поприсутствовать на заседании: результат его по этому делу был заранее известен всем. Задачей суда было лишь придать этому результату официальный характер, опять же, с умолчанием августейшего имени. Поэтому состав суда в этот день был поистине уникален: на заседании не было ни представителей обвинения, ни свидетелей сторон, ни даже зрителей. Только дюжина присяжных во главе со своим председателем, обвиняемый с двумя защитниками и сержант Павел в качестве его конвоира находились 14 августа в огромной зале Вестминстерского дворца.

— Люциусу Фламу, — архидьякону Собора святого Павла, вменяется в вину убийство Алджернона Пичера — барона Анкеп, являющегося к тому же подсудимому по отцовской линии дядей, — зачитал обвинение, за отсутствием глашатая, сам председатель суда и, обращаясь к Люциусу, спросил: — Что вы можете сказать на это?

— Лишь то, что не хочу возвращаться к воспоминаниям о том вечере, — отозвался тот.

— Но позвольте… — вскинулся председатель судейской коллегии, недовольный таким ответом; однако архидьякон прервал его.

— Вы мои судьи и всё, что может послужить основанием для вашего суда, есть в моем дневнике, — твердо сказал он. — Судите меня. Я же себя уже осудил.

Эти слова заставили всю дюжину присяжных нахмуриться, но возразить было нечего: события 13 февраля в записях архидьякона представали очень подробно, и этого действительно было достаточно для вынесения смертного приговора, но…

— Что ж, давайте будем откровенны, — со вздохом предложил председатель. — Единственным весомым доказательством вашей вины в этом деле служит эта тетрадь, — он указующим жестом возложил руку на дневник архидьякона. — Однако в ней также упоминается имя одной очень значительной особы в такой ситуации, которая может быть весьма дурно истолкована, если обнаружить ее связь с собственно вашим преступлением.

Председатель на мгновение умолк, чтобы обвести взглядом присутствующих и, убедившись в том, что они не против принявшего такой доверительный оборот заседания, продолжил:

— Все копии дневника, имеющиеся в распоряжении суда, снимались с пропуском этой его части, но оригинал… он вызывает у нас опасения и представляет собой некоторое затруднение, а посему, я не вижу иного выхода, кроме как…