Фледлунд

Киран еще сохранял ясность мыслей и неотрывно глядел на Эрика. Хороший театр с ампулами, тот выиграл время. Эрик выглядел таким хрупким, что, казалось, его можно было вырубить одним движением. Но шанс был упущен.

Киран прислонился к стене, но это оказалась дверь, и она под его весом открылась внутрь полуподвального помещения. Запах гнили стал невыносимым. Свет из гостиной высветил то, что было под лестницей. Внизу лежала девушка с длинными темными волосами. Ее лицо уже обезобразило гниение, но в ее чертах все еще можно было узнать ту единственную, из-за которой все это вообще происходило. Черные локоны, большеглазое треугольное лицо… За ней лежала вторая Белоснежка с выпавшим распухшим языком. В глубине погреба угадывались еще чьи-то очертания.

Эрик выглядел притихшим и отрешенным, наблюдая за Кираном.

– Ты убивал похожих на Ребекку… – догадался Киран, одновременно погружаясь в какой-то туман.

– Мне было больно, – безразлично ответил Эрик. – После ее смерти я перестал понимать, кто я. Она мне все равно снилась и изводила… что я ничего не сделал, чтобы ей помочь. Что она в ловушке Морфеона, и я должен найти дверь. Сначала думал, убив ее копии, я освобожу свою голову. Это не преступление, а… попытка терапии. Но ничего, кроме трупов, из нее не вышло. Ну чего ты? Нечему тут ужасаться. Мы все в этом уже по уши, и здоровых здесь нет, поверь. Фледлунд – это сон, и мы с тобой два главных ночных кошмара, которые по нему бродят.

Киран попытался подняться. Ноги его уже почти не слушались. Эрик не смотрел на него, его веки слабо дрожали, словно он боролся с чем-то внутри себя. Внезапно Киран заметил, что около Ханны лежит еще один полный шприц. Надломанная ампула рядом с ним имела синюю головку – такого же цвета, как и та, что он ему вколол. Ампула же с адреналином была красной.

Собрав последние силы, Киран взял шприц и непослушными пальцами снял колпачок. Все шаталось. С разбега он наскочил на Эрика, и игла вошла в его шею. Он не знал, попал ли в вену и что этот поступок вообще даст, но ничего другого не оставалось. Эрик упал на пол под его весом, и они оба скатились по лестнице вниз. Глаза застелила пелена.

20. Обратно в начало

Ханна стояла на балконе «муравейника». Это место вернулось. Или она в него. Здесь была исходная точка. Внутри нее все еще шептал голос Эрика, и в первое мгновение ей хотелось испустить истошный крик от всего того, что она узнала. Но у нее не было голоса. И слез. Ей приписали определенную функцию, как в компьютерной игре, и вот она снова на месте своего последнего сохранения. Уровень, который никак не получается пройти.

Мир оставался вымершим, словно в ожидании чего-то. В очередной раз она заскользила по петле знакомых событий. Дойти до конца. Открыть дверь ее квартиры. В этот раз только не было белой комнаты, ее словно вырезали.

Створка бесшумно поддалась, и Ханна оказалась в знакомом помещении. Это была уже далеко не та комната, которую она видела раньше. Всюду царил хаос. Стол переместился на середину, кровать была перевернута… Раковину безжалостно выдернули, а по полу разлетелись блокноты, листы из них, одежда и все прочее, что лежало в ящиках и шкафу.

Кто-то бесновался в этой комнате. Кто-то был просто в ярости.

Ханна медленно приблизилась к лифту. На его дверях чем-то светящимися нацарапали уже известные ей строки:

«Правило первое – найди ладан. Правило второе – никогда не садись в лифт. Правило третье – открой дверь».

Теперь в них открывался совсем другой смысл. Это были правила обмена. «Ладан» найден и уже в ее крови. Сама Ханна – открытая дверь для Ребекки, которая… где-то рядом. Это ее мир.

«Она с самого начала знала, что требуется для ее возвращения, и я слепо следовала ее указаниям…»

Внезапно ручка входной двери опустилась. Ханна вдруг в полной мере осознала, что ей ни в коем случае нельзя встречаться с тем, кто собирался войти. Иначе произойдет что-то страшное. Все теперь казалось неправильным, даже извращенным. Она сама изуродовала свое сокровенное желание быть кем-то, и оно вот-вот норовило уничтожить ее саму.

«Ты этого хотела? Правда так хотела?» – с сомнением вопрошал внутренний голос.

В ней снова начала подниматься глухая боль от последних слов Эрика. Все это было ради мертвой возлюбленной. Он готовил Ханну к ритуалу бережно: пользовался ее слабостями, заговаривал и травил Морфеем. Эрик никогда не понимал ее, не искал, не видел. Грудь разрывало от беззвучных всхлипов, и она чувствовала себя обманутой и уничтоженной. Почему-то хотелось крикнуть всему свету, что она этого не заслуживала, как если бы кому-то было интересно ее мнение…

Ханна нажала на кнопку лифта, и раздался недовольный грохот – кабина поехала к ней. Не садиться в лифт – единственное правило Ребекки, которое она еще может нарушить.