Фледлунд

– Я вколол тебе четыре кубика Морфея. Это огромная доза для одного приема, и она должна ввести тебя в кому. У Морфея есть несколько стадий. В микродозах он корректирует твои личные расстройства. Это может сопровождаться кратковременным расширением сознания, когда ты вдруг начинаешь воспринимать больше обычной реальности. У каждого это происходит по-своему. В твоем случае это были сны обо мне и Ребекке. Мне пришлось постоянно добавлять тебе Морфей в воду и еду, чтобы максимально ослабить границу между тобой и Ребеккой. Но при употреблении Морфея дольше трех недель могут возникнуть побочные эффекты. Например, резкая потеря веса и сонливость, чередующиеся с гипервозбуждением и галлюцинациями… Я бы хотел, чтобы это было незаметнее для тебя. Все это время шло подавление твоего волевого центра. Считай, что я отпирал замки, и теперь осталось только открыть дверь. Для этого необходима разовая дозировка четырех-пяти миллилитров внутривенно, и твой организм уже готов, чтобы войти в особое состояние. Это долговременное расширение сознания. Рудяк называет его Морфеон. Ты будешь… в некотором роде в другом измерении. Не бойся, там не страшно. Я там был. В общем-то, Морфеон всегда вокруг нас, но без стимуляторов у нашего мозга нет возможности его ощутить. А чтобы выйти из него, тебе нужно будет ввести адреналин. Он у меня здесь, рядом. Но тебе нужно будет оставить в Морфеоне себя. На твое место придет Ребекка. Ее слепок ждет момента, чтобы обменяться с тобой… сознанием. Душами. Не знаю, как это называется, – послышался растерянный смешок. – Ребекка и мне привиделась однажды… Кричала, что я должен ее вызволить, если люблю. Морфеон также – что-то вроде огромной памяти всего и вся. В нем застревают наши импринты – совокупность эмоционального опыта, и Рудяк полагает, что однажды они растворятся, поэтому время терять нельзя. Ты еще не совсем готова и чуть-чуть сопротивляешься. Да и я планировал сделать это иначе, и уж точно не здесь. Но ты слабеешь, и если затянуть, можешь не выдержать. И… прости, что взял твой блокнот. Это все так скверно, неправильно, я уже умею понимать такие вещи, но после ее смерти я себя вообще потерял. Когда выяснилось, что ее сердце попало в тебя, все сошлось. Ты и есть дверь. Спасибо, что была готова отдать себя ради нее. Если бы твоя личность сопротивлялась сильнее и ты хотела бы другого… стать увереннее, не знаю, Морфей бы так не сработал. Он всегда исполняет наши истинные желания. На самом деле… мне было очень приятно проводить с тобой время. Ты по-своему прекрасна, даже в момент своего отчаяния. Но ты никогда ею не будешь. – Эрик коснулся ее лба сухими губами, а его голос отходил как волны. – Ребекка была частью меня. Моей худшей частью, от которой я не мог убежать. Только она не боролась со своей червоточиной, а давала всему волю. Нас все считали ненормальными, но вместе мы словно становились сильнее. И, знаешь, каково это – скучать? По-настоящему скучать по человеку, который уже никогда не вернется? Нечто в тебе тянется в прошлое, отвергает настоящее, не видит будущее. Для тоски важно только то, что ушло. Тоска будет действовать тебе вопреки. Ты хочешь забыть и идти вперед, а тоска тянет назад. Я тоже очень устал так жить… Все будет лучше, чем в «Ребекке» Дюморье[21]. Моя Ребекка вернется. Только не думай обо мне плохо. Пожалуйста.

Внезапно он встрепенулся. Послышались чьи-то шаги. Для Ханны они слились в один сплошной гул.

* * *

Утром Киран отловил Сумире и узнал, где их второй загородный дом, под предлогом, что Эрику нужно кое-что срочно передать. Спросонья она не очень понимала, что происходит, и сообщила, как добраться. Рудяк по-прежнему валялся на террасе, и, похоже, это было надолго.

Чтобы осмыслить все, что тот наговорил по пьяни, требовалось время. Сейчас Киран только хотел вытащить Ханну и остановить Эрика. Потому что неправильно смотреть и ничего не делать. Пока он не представлял, как именно придется это решать. Только одно было ясно – оставлять ее с ним один на один больше нельзя.

Он взял из их гаража еще какую-то машину, ключи ему дала сама Сумире. На нее он теперь тоже смотрел иначе, но никак себя не выдавал. Хороших матерей злить ни в коем случае нельзя. Они душевно распрощались, и, выехав на автобан, он перешел на максимальную скорость.

«Что, если весь город сидит на этом дерьме? Как далеко разошелся Морфей? По трубам, пустотам и подземным водам? Когда этому придет конец?» – устало думал он.

Рудяк сказал бы, что проблема в нем. Он не может взять и закрыть на это глаза, как все вокруг делают. Ему ведь даровали совесть, черт бы ее побрал. Теперь он постоянно ощущал себя должным.

Загородный дом располагался в полутора часах езды от Фледлунда, в пригороде Гамбурга. Навигатор указывал путь, а волнение в Киране росло. Он же никогда не сможет сделать с Эриком то же, что и с Пчеловодом… Более того, этим зверствам пора положить конец, Киран был сыт по горло насилием. И если с Эриком попытаться говорить… будет ли он его слушать?