Фледлунд

В квартиру тем временем кто-то вошел. Двери лифта с шорохом распахнулись, внутри моргала лампочка. Вступать в тесную, темную коробку было не менее страшно, но других выходов отсюда не было. Мысленно Ханна попрощалась со всем, что знала. Даже не потребовалось нажимать на кнопку, двери начали закрываться сами. Последнее, что она увидела, как чья-то темная фигура метнулась к створкам, но они уже сошлись, и лифт тронулся вниз. Из квартиры вдруг раздался нечеловеческий крик.

Заторможенно Ханна осела на пол, ощущая, что выходит из прописанной функции. Онемелость спадала, и собственное тело вдруг стало реальным. Она все больше принадлежала себе. Какое-то время Ханна просто сидела на полу, обняв колени, и пыталась унять дрожь. Поездка же затягивалась. По ее подсчетам, она уже должна была достичь первого этажа, но лифт все еще продолжал спускаться.

Ханна попробовала нажимать кнопки, но безуспешно. Нахлынула новая волна ужаса. Похоже, это бесконечная поездка в никуда.

«Лучше умереть, чем встретиться с Ребеккой», – подумала она.

Больше она себя не уговаривала, что всего этого хотела сама. Но чтобы понять некоторые вещи, нужно действительно достичь самого дна.

Лифт остановился.

Ханна опасливо уставилась на створки, не зная, чего ждать. Сквозь раздвигающиеся половинки начал просачиваться белый свет. Оказалось, что белизна может быть такой же пугающей, как и темнота. На миг Ханна ослепла.

А когда открыла глаза, то стояла в больничной палате. Лифта уже не было, как и каких-либо других дверей. Имелось только окно, а подле него стояла кровать, на которой кто-то лежал под спутанными трубками. Это иссохшее существо было ее матерью.

Проклятая комната все же ее нашла. Ханна застыла на месте, ощущая странный холод. Раньше она даже думать не могла о том, чтобы оказаться тут снова, как много лет назад. Но если ее самое страшное воспоминание – единственное убежище от безымянного ужаса наверху, то придется пережить это снова.

Неслышным шагом она подошла к матери, глядя на ее голый череп и впавшие щеки, на которых было удивительно мало морщин – результат многолетних омолаживающих процедур. Веки Барбары дрогнули, она будто ощутила ее рядом.

– Ханна, милая… – На ее губах появилась слабая улыбка, но глаза оставались закрытыми. – Я больше не могу выносить эту химиотерапию. Пойдем домой.

– Мы пойдем, – ответила Ханна. – Не сегодня. Но пойдем.

– Хорошо. – Мать провалилась глубже в подушки и приподняла тяжелые веки. – Знаешь… я так рада, что ты со мной.

Ханна молча глядела на нее сверху, зная наперед, что произойдет.

– Я никогда не думала, что все выйдет именно так. Бог странен… Я ведь много молилась, а он дал мне испытание не по силам. Мое место не здесь. Во мне еще столько… несбывшегося. Несыгранного. Эта жизнь еще не прожита. Понимаешь меня?

Секунды утекали в тишину. Ханна ждала.

– Я всегда думала, что начинать можно столько раз, сколько захочешь. Но нет, больше никаких вторых шансов. А я так устала от всего, что мне пришлось тащить. Это мне не под силу… Общественное презрение за право быть собой, отказ в работе, в которой мне нет равных, больной ребенок, лишивший меня свободы в лучшие годы… Это для меня слишком тяжелая ноша.

Глаза Барбары закрылись, и она словно уснула. Когда Ханна услышала ее признание в первый раз – это был день ее смерти. Как много Магда, наверное, могла бы извлечь из этого эпизода, найди Ханна силы рассказать о нем. Но ее умные выводы больше не помогали. Установление причины не отменяет последствий.

Спустя какое-то время она забрала мать домой, как та и хотела. Рак достиг терминальной стадии, и в химиотерапии уже не было смысла. Об инсулине Барбара попросила уже позже. Но на самом деле после этих слов ее нужно было оставить умирать в этой комнате и больше никогда сюда не возвращаться. Как и домой. Потому что есть непростительные вещи. Приняв эти слова в себя, Ханна в некотором роде навсегда сломалась.

Медленно она наклонилась над матерью, слушая ее еле заметное дыхание.

– Это и не моя ноша, – тихо сказала она и сделала шаг назад.

Внезапно все обвалилось, и наступила чернота. Ханна не понимала, где находится, но во мраке было удивительно спокойно. Она буквально дрейфовала нигде, и тревог больше не осталось.

В следующее мгновение она снова оказалась в лифте. Лампочка все так же мигала, задавая ритм поездке, которая, оказывается, еще не закончилась. Ханна с тревогой вслушивалась в гудение. Сквозь него отчетливо доносились голоса мужчины и женщины. Они словно были где-то рядом.

– Сделай это! Ты знаешь, зачем сестра приедет. Она хочет упрятать меня в психушку в Вене. Они там уже все приготовили, подбили бумаги, что я совсем недееспособная.

– Если твоя семья действительно на такое пошла, то мы их засудим в два счета. Твои врачи здесь дадут настоящее заключение. Более того, ты взрослый человек…

– Ты опять мне не веришь! Обезвреживаешь Ренату, а она главная фанатичка, мнит себя бичом божьим… Ты должен, Эрик. Если ты меня любишь, ты должен прекратить ее визиты!

– Я не хочу делать это без нужды.