Фледлунд

В той самой коробке с ампулами лежала только одна, с красным маркером, и одноразовый шприц в упаковке. Вытаскивать же из Морфеона нужно было двоих.

Киран смотрел на обоих высохшими глазами и понимал, откуда подвох в словах Эрика. «Тебе придется выбрать…»

– И одна смерть, значит, должна быть на моей совести, да, Эрик? – сказал он, обращаясь к его телу.

Веки того оставались плотно сомкнутыми, он был не здесь. Но ведь мог очнуться так же, как и Киран. Почему в его словах была такая уверенность, что вытащить можно только одного? Время уходило на бесполезные размышления, но это хотелось понять. Он упомянул, что Киран почти чистый. В Эрике, вероятнее всего, уже был Морфей. Это лекарство делали для него, черт возьми, и он его постоянно принимал… Когда Киран вколол ему дозу, то ненамеренно отправил в такую же кому, как у Ханны, и выйти из нее самостоятельно Эрик не может.

«Скажи, что я был хорошим другом…»

Горло что-то душило. Возможно, это был плач. Без слез и звуков. Плач по их дружбе, по всему тому, что ему пришлось узнать в Морфеоне. И это выворачивало его наизнанку. Киран сделал глубокий вдох.

«Потом. Я дам себе волю потом».

Он извлек шприц и постарался сконцентрироваться. Руки все еще плохо слушались его. И даже не факт, что Ханну это спасет…

Действовать пришлось по наитию. Стоило ли забирать всю ампулу? Или же адреналин чем-то разводят? Единственный, кто мог дать ответы на эти вопросы, пребывал в полнейшей отключке. Киран только мог убедиться, что из шприца вышел воздух.

Вену у Ханны сейчас найти было легко, они проступили близко к коже. Он постепенно ввел адреналин, а затем осел на пол, отстраненно глядя на них обоих. Мысли закончились. Киран начал считать про себя, и когда он дошел до двадцати семи, Ханна вдруг глубоко вздохнула. Ее обезображенное лицо начало подрагивать, и она почти открыла веки. Изо рта раздалось что-то нечленораздельное.

Надо было увозить ее в больницу. Еще неизвестно, как это все сказалось на ее пересаженном сердце. Киран подхватил ее на руки – она и не весила ничего – и отнес в машину.

– Чуть-чуть. Подожди еще немного… – сказал он, наклонившись над ней.

Ханна снова издала какой-то звук. Кажется, все же слышала и понимала его.

Киран бегом вернулся в дом, чтобы взять Эрика. Даже мысли не было его здесь бросить. Он не мог возненавидеть его или обвинить во всех грехах. Но и потакать тоже не мог. Таким был результат их слияния в Морфеоне.

Когда он поднял его, Эрик уже не дышал. Часть его, вероятно, все еще билась в нейронной паутине вместе с Ребеккой, где они будут безостановочно мучить друг друга и обвинять, пока их импринты не развеются.

* * *

Эрик не брал трубку, хотя обещал позвонить после полудня сам, чтобы согласовать даты их полета в Японию летом. Забывать про мать было не в его правилах. Несколько раз Сумире пыталась связаться со своим австралийским «сыном», как она любовно называла Кирана, но и он не брал трубку. Как и новая пассия Эрика. Они все как сговорились.

Под вечер Сумире не выдержала и выехала в сторону Гамбурга. Молчание всей троицы имело много рациональных объяснений. Молодежь чем-то увлеклась. Они могли быть на природе. Да где угодно. Но что-то внутри свербило и гнало отправиться следом. В первую очередь она была безукоризненной матерью, следовавшей своим инстинктам. В пути Сумире сделала еще пару звонков, но в ответ только шел каскад бесконечных гудков.

Около девяти вечера она добралась до дома, в котором не бывала уже много лет. Фонарей на частной дороге не было, и свет фар едва выхватывал, что впереди. В итоге она чуть не врезалась в машину сына, припаркованную поперек аллеи.

Предчувствие уже кричало. Сумире поспешно вышла из машины и засеменила к дому, подсвечивая дорогу телефоном. Комната за комнатой загоралась светом. Найдя Эрика на полу в гостиной, она тут же стала прислушиваться, дышит ли он, и искать пульс, но меньше минуты хватило, чтобы понять, что сын мертв. Его тело уже остыло.

Взгляд Сумире остановился, и некоторое время она вслушивалась во что-то в тишине. Горло сжималось, а воздух словно закончился. Затем она достала из сумочки флакончик и капнула себе в глаза. Зрачки на мгновение расширились и сузились обратно. Рудяк сделал в домашних лабораториях улучшенную версию Морфея в виде глазных капель, через слизистую препарат действовал даже лучше и мягче. Он подавлял ненужные эмоции. Рудяк пока занимался разработками сам и вовлек ее как первую подопытную. Сумире всегда была к себе требовательна и пыталась оставаться камнем, но с возрастом все, что она подавляла, превратилось в панические атаки. Без капель она не смогла бы совладать с тем, что увидела.

Поднявшись через пару минут, Сумире осмотрела надломанные ампулы и шприцы и сгребла это все в сумку. Следом безжалостно зажгла свет в погребе, и без того понимая, что там. Некоторое время она без всякого выражения смотрела на разлагающиеся тела трех женщин. Теперь здесь нужно было убраться.